Нортенгерское аббатство (пер. В.Литвинец)
Шрифт:
– И из этого вы, должно быть, заключили, – сказал он, посмотрев ей прямо в глаза, – что она была обделена вниманием, – Кэтрин замотала головой, – или что ее здоровье никого не тревожило?
Она испуганно взглянула в его лицо.
– Моя мать долго болела, – продолжал он. – Внезапным был приступ, который привел к смерти. Причина ее болезни, а она страдала от разлития желчи, как видите, скрывалась в ней самой. На третий день, когда она, наконец, поддалась нашим уговорам, к ней пришел доктор, очень уважаемый человек, которому она всегда доверяла. После его осмотра, давшего неблагоприятный прогноз, были вызваны еще два врача, которые оставались при ней все двадцать четыре часа в сутки. На пятый день она умерла. Все это время мы с Фредериком были рядом; и могу вас уверить, что она получала самый надлежащий уход, на который только способны те, кто любит. Бедной Элеаноры, действительно,
– А ваш отец, – начала Кэтрин, – а он переживал?
– Еще как, особенно первое время. Вы заблуждались, когда решили, что он недостаточно к ней привязан. Уверен, он любил ее так сильно, как только мог. Вы ведь понимаете, мы все по-разному проявляем свои чувства. Не стану говорить, что у нее была легкая жизнь, но если его несдержанность иногда обижала ее, то его отношение – никогда. Он очень дорожил ею, и ее смерть явилась для него настоящим потрясением.
– Да, конечно, – нехотя согласилась Кэтрин. – Было бы ужасно, если б…
– Если я правильно вас понимаю, вы напридумали таких страстей, выразить которые у меня вряд ли бы хватило слов. Дорогая мисс Морланд, выбросьте из головы все свои подозрения. Откуда у вас такие мысли? Вспомните страну и век, в котором мы живем. Вспомните, что мы просто англичане, что мы христиане, наконец. Посмотрите на все, что окружает вас, совсем другими глазами. Неужели наше общество готовит нас к преступлениям? Неужели наши законы потворствуют им? Вы думаете, что их можно совершать и оставаться при этом не замеченным в такой стране, как наша, где каждый невольно находится под бдительным оком соседей, где дороги и газеты в один миг разнесут любую новость? Что же вы молчите, моя дорогая мисс Морланд?
К этому времени они дошли до конца галереи, и Кэтрин со слезами позора бросилась к своей комнате.
Глава 25
Все романтические грезы развеялись. Кэтрин рассталась со своей последней мечтой. Речь Генри, даже такая короткая, окончательно открыла ей глаза. Она, наконец, увидела всю нелепость своих фантазий. Испытав до этого уже несколько разочарований, Кэтрин только сейчас поняла, что давно следовало бы обуздать свое воображение. Теперь она сидела и рыдала. Больше всего ей было стыдно перед Генри. Он раскрыл ее идиотские помыслы и будет, наверное, теперь всегда презирать ее. Как она осмелилась подумать невесть что о его отце? Сможет ли Генри простить ей эту глупость? Сможет ли она сама забыть о том, что шла на поводу у своего любопытства и нелепых страхов? Как же она сейчас себя ненавидела! Ведь до этого рокового дня он уже один или два раза показал – Кэтрин была в этом уверена, – что она не безразлична ему. Но теперь… Целых полчаса она убивалась от безысходного горя, считая себя самым несчастным созданием. Когда часы пробили пять, она спустилась вниз, где даже не смогла дать вразумительного ответа Элеаноре, поинтересовавшейся, как она себя чувствует. Вскоре в комнату с невозмутимым видом вошел Генри. Вся разница в его поведении, однако, заключалась лишь в том, что он уделял ей намного больше внимания, чем обычно. А Кэтрин сейчас, как никогда, нуждалась в утешении; и он, казалось, это понимал.
Даже к концу вечера с ней по-прежнему обходились очень вежливо, отчего на душе у Кэтрин становилось чуть легче. Постепенно к ней вернулось спокойствие. Разумеется, она вовсе не забыла о прошедшем, но теперь, по крайней мере, могла рассчитывать на то, что об этом больше не будет сказано ни слова и отношение Генри к ней не изменится. Мысленно она все же перебирала свои недавние необоснованные опасения и каждый раз приходила к выводу, что все они – лишь иллюзия, построенная ею самой. Ее воображение наделяло любой пустяк тайным смыслом; самым обычным вещам оно придавало слишком большое значение. А все потому, что, отправляясь в аббатство, она изначально настроила себя на всевозможные ужасы. Она вспомнила, с какими мыслями готовилась к поездке в Нортенгер. Теперь же ей было ясно, что ее слепое увлечение тайнами рано или поздно привело бы именно к таким последствиям; все объяснялось влиянием тех книг, которыми она увлеклась в Бате.
Какими бы очаровательными не казались произведения миссис Редклиф или даже произведения ее подражателей, от них нельзя было ожидать достоверного описания человеческой натуры – по крайней мере, той, которую можно встретить в центральных графствах Англии. Они больше подходят для Альп и Пиренеев с их сосновыми лесами. А Италия, Швейцария и Южная Франция, наверное, действительно являются средоточием пороков, как это и подается в книгах.
Таким образом, разобравшись в вопросах человеческой натуры, Кэтрин решила, что впредь будет действовать сама и судить о других только исходя из здравого смысла. А пока ей ничего не остается, как простить самое себя и начать жить еще счастливее. Этому способствовало и поведение Генри, который вел себя удивительно благородно и ни разу не сделал ни малейшего намека на то, что произошло. Хорошее настроение к ней вернулось значительно раньше, чем она ожидала в самом начале своей беды, и, кроме того, продолжало постоянно улучшаться. Правда, еще оставалось несколько предметов, которые, как она боялась, могли нарушить ее спокойствие, например, сундук или шкаф, покрытый японским лаком; однако со временем их вид перестал раздражать ее, а лишнее напоминание о былом безрассудстве, к тому же, шло ей на пользу.
На смену ее романтическим переживаниям вскоре пришли обычные каждодневные заботы. Желание получить письмо от Изабеллы росло с каждым днем. Ей не терпелось узнать, как идет жизнь в Бате и кто посещает балы. Особенно ее беспокоило, подобрала ли Изабелла для себя красивую хлопковую ткань, которую намеревалась приобрести, и хорошо ли складываются ее отношения с Джеймсом. Изабелла становилась для нее единственным источником новостей. Джеймс напрямую отказался писать до своего возвращения в Оксфорд; да и миссис Аллен вряд ли соберется сесть за письмо до того, как вернется в Фуллертон. Но Изабелла обещала много раз; а когда она что-то обещает, то всегда держит слово! Поэтому ее молчание казалось теперь особенно странным.
Девять дней подряд Кэтрин поджидало одно и то же разочарование, становившееся с каждым утром все более сильным; но на десятый день, войдя в утреннюю столовую, она заметила, что Генри протягивает ей долгожданное письмо. Она поблагодарила его так горячо, как будто это он сам его написал.
– Оно, однако, от Джеймса, – произнесла Кэтрин, взглянув на обратный адрес. Открыв конверт, она прочитала следующее:
«Дорогая Кэтрин,
хотя, Бог свидетель, у меня нет никакого желания писать письма, думаю, должен сообщить тебе, что у нас с мисс Торп все кончено. Вчера я навсегда покинул как ее, так и Бат. Не стану вдаваться в подробности – они лишь причинят тебе ненужные страдания. Вскоре от второй стороны ты и так узнаешь, на ком лежит вина, и, надеюсь, простишь своему брату все, кроме одного – то, что он позволил себе так наивно рассчитывать на взаимность. Спасибо Всевышнему, что он вовремя открыл мне глаза! Но это был тяжелый удар! Получить, наконец, согласие отца и узнать, что все напрасно… Она сделала меня глубоко несчастным человеком!
Дорогая Кэтрин, не заставляй меня долго ждать ответа. Ты единственный близкий мне человек, только на тебя я могу положиться. Надеюсь, твое пребывание в Нортенгере уже закончится к тому времени, как капитан Тилни объявит о своей помолвке; в противном случае, ты окажешься в неловком положении.
Торп еще в городе. Мне страшно появляться ему на глаза. Я уже написал ему и отцу. Больше всего мне больно от ее двуличности. До самого последнего дня, когда я начинал говорить с ней, она заявляла, что любит меня как прежде, и смеялась над моими опасениями. Мне стыдно подумать, что я так долго сносил все это; но у меня, действительно, были все основания считать, что я любим. Не могу понять, к чему она стремилась, не давая мне выйти из игры в самом начале, как только появился Тилни. Мы расстались по взаимному согласию; и будет лучше, если больше никогда не увидимся! Надеюсь, мне впредь не придется повстречать подобную женщину! Дорогая Кэтрин, будь осторожна, распоряжаясь своим сердцем.