Носорог для Папы Римского
Шрифт:
Вверху продолжается бойня.
Внизу, на краешке сознания Папы, появляется непрошеная pens'ee [52] , подобная единственной черной туче, предвещающей бурю, — Амалия. Действительно ли они утопили ее в болоте, эти головорезы? Или она была разорвана дикими зверями? Может быть, медведями? Или волками? Бедная малютка.
На глаза ему попадаются послы, которые успели уже оказаться чуть впереди его холмика и теперь шагают по лугу слева от него, причем движения Вича куда изящнее, чем это помнится Папе, а коренастый Фария с трудом ковыляет рядом. Уж не идут ли они под руку?
52
Мысль (фр.).
—
По траве важно выступают Биббьена и Довицио, неся кувшины вина и арбалеты — он их, сам не будучи лучником, не одобряет и все же скрепя сердце позволяет использовать.
— Доброе утро, верховный понтифик! — радостно приветствуют они его и возобновляют свое песнопение над дерном, измученным жаждой.
Он смотрит на лес, потом припадает к своей трубе, поводя ею то влево, то вправо. Что-то не так…
— Что происходит?! — кричит он, неожиданно сбитый с толку.
Все вскидывают головы, но никто не отвечает.
— Ну?
По-прежнему никто ничего не говорит; неужели он действительно внушает такой ужас?
— Ничего не происходит! — растолковывает он.
Ничего не понимающие люди оборачиваются к лесу, а потом рядом с ним появляется Боккамацца, заверяя его, что перерыв в продвижении загонщиков только к лучшему, что это позволит лесным обитателям оторваться от топающих ногами и кричащих людей, обеспечивая постепенное прибытие пушных и шерстистых жертв, ведь постоянный приток куда лучше внезапного и избыточного наплыва. Кроме того, загонщики сейчас завтракают. Не желает ли и он позавтракать?
Позавтракать? Да.
Шагая обратно к своему холму, он переговаривается с Боккамаццей и Вичем, спрашивая у первого, не переменится ли ветер, а у второго — доставляет ли ему удовольствие этот выезд в Кампо ди Мерло и охота с Папой.
— Нет, — говорит Боккамацца.
— Я лишь смею надеяться, что наше куда более скромное развлечение доставит вам такое же удовольствие завтра в Остии, — говорит Вич.
Умно, думает Лев. Но достаточно ли умно? Вич с вежливым погоном удаляется.
— Вы подготовили зверя, как я приказывал? — шепотом спрашивает Лев у Боккамаццы.
Его главный охотник кивает:
— Вам остается только подать знак, ваше святейшество.
Секундой позже, как только загонщики, отряхивая с колен муравьев и ослабляя пояса, начинают свое наступление, возобновляется и болезненное для ушей клацанье, на сей раз более отчетливое, и первые крики достигают пределов слышимости. Обитатели леса, спасаясь, бегут — в общем и целом по направлению ко Льву.
Вскоре из-за деревьев нерешительно появляется молодой козлик и обводит глазами парусину, маленькие шатры, Папу, восседающего на своем холмике, бездельничающих придворных и домочадцев, соколятников и их ловчих птиц, слуг, разносящих бидоны с водой и оружие, кардиналов, послов… Козлик отступает.
Затем появляется снова, на этот раз задерживаясь немного дольше. И опять отступает. Это происходит несколько раз, пока природная взбалмошность и дурной нрав не берут верх над осторожностью, и тогда он резвыми скачками бросается вперед и встает в стойку посреди поля: задние ноги твердо упираются в землю, передние — разрывают дерн, а завитые рога готовы к встрече с любым из тщедушных противников, мельтешащих в пятидесяти
Пример подан.
Особенно забавны кролики, безумными кругами удирающие от охотников, которые норовят вышибить им мозги дубинками. Хорьки демонстрируют низкопробную хитрость, затаившись в траве там, где она повыше, пока их не расплющивают чьи-нибудь ноги, а еще трое козлов разыгрывают кульминационную сцену, так сильно боднув Д'Арагону, что того приходится уносить с поля на носилках. Кто-то надвое разрубает барсука. Все это очень занимательно.
Естественно, случаются перерывы и длинноты, в течение которых ни единый кролик не соизволяет высунуть из подлеска свой подергивающийся носик, а борзые и легавые катаются по траве, домогаясь, чтобы им почесали брюхо, или бегают кругами, обнюхивая друг другу зады. Хищные птицы занимаются истреблением мелких грызунов, но самих охотников эти перерывы приводят в замешательство, потому что их не хватает ни на партию в шашки, ни даже на бокал вина. Охотники обнаруживают, что ведут неловкие разговоры, пряча за спину свои окровавленные сабли и арбалеты, словно убийцы, застигнутые на месте преступления болтливым соседом, от которого частенько норовили улизнуть. «Хороший сегодня денек». — «Просто чудный!» Примерно в этом духе. Земля местами стала довольно-таки заболоченной, и слуги, собирающие тушки, поскальзываются в кровавой слякоти. Биббьена и Довицио засунули себе за пазуху подушки, привязали к головам подзорные трубы и расхаживают вокруг, величая себя Антипапами Кампаньи. Все находят это очень забавным.
Включая Льва, который хлопает в ладоши и смеется вместе с лучшими из них, меж тем как его мысли блуждают между Римом и Прато, туда и обратно…
Амалию съел волк, в этом он более или менее убежден, если учесть, как редко встречаются медведи в окрестностях Флоренции. Точно, волк… А может, лиса! Крупная лиса быстро разделается с беззащитной маленькой девочкой. Он неловко ерзает в своем кресле. Старая болезнь вспыхнула снова во время поездки из Рима — две ночи ужасного внутреннего зуда и несколько мучительных заседаний на горшке. С истошным воем. Очень плохо. Но нет, он же думал о лисах. Он обводит трубой замызганный кровью луг. Лис нигде не видно.
Из леса неожиданно вырывается олень-самец с массивными рогами и на мгновение замирает, глядя налево и направо. Никто, кажется, его еще не заметил, но как такое может быть? Лев поднимается на ноги и кричит. Несколько человек поворачивают головы. Поднимают морды собаки. Олень топает копытом, раз, другой. Кто-то поднимает арбалет, но нерешительно, потому что остальные ничего не делают, лишь тупо смотрят, как олень снова топает копытом, затем кидается вправо, аккуратно перемахивает через парусину и исчезает. Охотники глядят себе под ноги. На площадку для убийств опускается смущенное молчание. Ну и как могло такое случиться?
А вот девочка осталась без покаяния… Что означает преддверие ада, хотя теперь она, конечно, достигла более солнечных склонов чистилища. Сколько возможно совершить грехов, не встретив своего восьмого дня рождения? Для подлецов же, ее туда завлекших, — самый что ни на есть адов ад. Во веки веков. Начиная с нынешнего вечера.
— Ваше святейшество? — Перед ним стоит Боккамацца, чья широкая грудь так и распирает кожаную куртку. Лев жестом приглашает его говорить дальше. — Загонщики почти уже… — Фраза повисает в воздухе неоконченной.