Новая эпоха — старые тревоги: Экономическая политика
Шрифт:
Оборотная сторона — небрежность, беспечность, безалаберность, неэкономность, безразличие к тому, что Н. О. Лосский называл «средней областью культуры». «Русский народ, — писал он, — до сих пор не овладел грандиозной территорией своего государства… очень мало позаботился… об удобствах для удовлетворения повседневных нужд… Бедность, угнетающая русский народ… есть следствие многих условий, длительного крепостного права, общинного строя крестьян, малого плодородия почвы во многих губерниях, большой затраты сил государства на защиту от внешних врагов и т. д. Но, кроме перечисленных условий, бедность в значительной степени есть следствие малого интереса народа к материальной культуре. Вспомним о духовности и соборности. Беспечность русского народа выражается в нередко слышимых „авось“, „небось“, „ничего“» [93] .
93
Лосский Н.
Средняя область культуры — это та часть жизненного пространства, которая начинается за порогом собственного дома и заканчивается там, где начинает проявляться «государево дело» [94] .
Область малых дел, если хотите, малого бизнеса. Особенно благоустройство, уборка мусора и т. п., задачи местного самоуправления. Здесь мы традиционно слабы. Вспомним, в средневековых европейских городах помои тоже выливали на улицу. Но там было очень тесно, и до граждан скорее дошла мысль, что «так жить нельзя». А на русских просторах еще долго продолжали жить как придется.
94
Шкаратан О., Карачаровский В. Указ. соч. С.41.
Нестяжателъство. Богатство — грех, бедность — добродетель. Одновременно ценятся щедрость, бескорыстие, душевность как готовность сопереживать и помогать ближнему. Помимо влияния православия с его проповедью аскетичности и ухода от мирской суеты, здесь также сказываются и традиционные социальные порядки. Жизнь от земли, продуктов своего труда, не на зарплату, при широких просторах и природных богатствах позволяет проявлять щедрость. Нестяжательство, добродетельная бедность помогают жить под гнетом, оправдывают его, когда большую часть труда приходится отдавать господам. И способствуют долготерпению по отношению к гнету и произволу.
Но отсюда же бездеятельность, леность, беспечность. Господа, забрав продукт, должны быть отцами своим подопечным. Патернализм — их обязанность в социальной иерархии.
Нестяжательство — ценность непродуктивная, она подрывает стимулы к труду и бережливости, к предприимчивости, ограничивает потребности.
Конечно, оно ограничивает жадность и зависть, облагораживает нравы. Но процветанию не содействует.
Справедливость. Трудно сказать, что эта ценность характерна только для русской культуры. Имеется в виду, видимо, обостренное чувство справедливости вследствие постоянного ее нарушения, особенно властью. Отсюда предпочтение вольности в противовес свободе.
Еще один аспект: справедливость важнее закона, ибо обычно суд на Руси — Шемякин суд. Отсюда традиция неуважения к закону со стороны и власти, и подвластных: «Суровость законов российских смягчается необязательностью их исполнения» (М. Е. Салтыков-Щедрин). В. Чеснокова пишет о преобладании так называемой «рассеянной санкции», внесудебной. Высокая доля неформальных отношений, жизнь «по понятиям» не есть изобретение постсоветской России.
Справедливость чаще мыслится как уравнительность вследствие бедности.
Эмоциональность, порыв, вдохновение. Интуиция ценится выше рациональности. Красота, эстетичность. На это обращает внимание С. Хакамада, проводя различие с более сдержанными, не склонными к порывам японцам [95] .
Нестандартность мышления, изобретательность (лень — двигатель прогресса), оригинальность. Отсюда достижения русской художественной культуры [96] .
Попробуем подвести итог. Несомненно, в российской традиционной системе ценностей есть много привлекательного. Сравнивая ее, скажем, с латиноамериканской, можно увидеть ряд позитивных черт, в том числе с точки зрения творческой. Несмотря на теневые стороны, стремление к совместной работе (кооперативность, артельность), труд в удовольствие, размах, нестандартность и оригинальность содержат большой продуктивный потенциал. Если не конфуцианское трудолюбие, то, может, они могли бы стать основой нашего чуда. Тем не менее вообще ценности традиционной русской культуры, в совокупности с сопутствующими отрицательными качествами, к которым она проявляет терпимость, непродуктивны применительно к современной условиям. Они отражают отношения и институты архаичного общества с иерархической структурой господства и власти, с аграрно-феодальной экономикой, когда природно-климатические условия и огромные пространства еще оказывали большое влияние и на развитие хозяйства, и на человеческие характеры.
95
Хакамада С.
96
Там же.
Успешное, хотя и противоречивое развитие капитализма в России перед революцией показывает, что либо традиционные ценности не препятствовали развитию, либо их сопротивление преодолевалось, либо они сами постепенно трансформировались. Средневековье отступало.
3.3
Советский человек
Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем…
Слова пролетарского гимна большевики постарались воплотить в жизнь. Конечно, это касалось не зданий и сооружений, а человека со всеми его убеждениями и предрассудками, с его ценностями, взращенными на почве феодализма и еле проклюнувшегося русского капитализма.
Что получилось? Попробуем построить таблицу 3, подобную таблице 2, но теперь для советского периода.
В своей работе [97] я сопоставлял модели человека в западной литературе по менеджменту и у нас. В частности, упоминались популярные тогда модели Макгрегора «X» и «У». Модель «X» — человек ленив, избегает ответственности, противится переменам, безразличен к проблемам организации, легко поддается демагогии. Модель «У» — люди по природе активны, готовы к действиям, инициативе, разделению целей организации… Короче, все наоборот. Мысль автора такова: люди ведут себя по-разному в зависимости от стиля управления, от создаваемых для них условий [98] .
97
Ясин Е. Хозяйственные системы и радикальная реформа. М., 1989.
98
О'Шоннеси Дж. Принципы организации и управления фирмой. М., 1979. С. 133–134.
По аналогии, для советской системы я предложил модели «Ш» и «Щ». Позволю себе выдержку.
Одну из них рисуют учебники политической экономии и непритязательные пропагандистские публикации. Это образ человека, который в силу господства общественной собственности на средства производства активно заинтересован в эффективном ведении общественного хозяйства, и это — прямой и основной побудительный мотив его трудовой деятельности. Его личные интересы совпадают «в коренном, в главном» с общественными. Он коллективист, главные черты его взаимоотношений с другими членами коллектива и вообще согражданами — товарищеское сотрудничество и взаимопомощь. Труд его постепенно перестает быть только средством к жизни, превращается в творческую деятельность, источник радости и наслаждения. «Высшей наградой за такой труд является он сам, его результат…» (О'Шоннеси,1979). Пусть это будет модель «Ш» [99] .
99
Ясин Е. Указ. соч. С. 21.
Модель «Ш» — ша, человек тихий. Это как бы подтекст того времени.
Другая модель встает со страниц многочисленных ведомственных инструкций. Здесь человек — полная противоположность первому. Он ленив, без понуканий работать не станет. Не любит новшеств. Стимулы воспринимает самые простые — плати больше. Но баловать нельзя: заплатишь больше, будет считать, что так и положено. Если где-то что-то можно ухватить, не преминет это сделать. Экономить не любит, предпочитает действовать по принципу: «Запас карман не тянет». Не склонен считать государственные деньги. Норовит делать приписки к собственной выгоде в надежде, что не поймают. Вороват; у соседа, может быть, не украдет, но хищение общественной собственности воровством не считает (вспомним инструкцию, даже обсуждавшуюся в печати: она предписывала сжигать канцелярскую мебель на том основании, что злоумышленники могли бы списывать себе на пользу еще годные столы и стулья). И, наконец, начальства боится, послушен, если быть строгим и держать под неусыпным контролем. Сам стремится стать каким-нибудь начальником. Назовем эту модель моделью «Щ» [100] .
100
Там же. С. 22.