Новая Неистинная Пара

Фролова Машенька

Если Мастера-мужчины именно останавливали войны, месть до полного уничтожения, то с остатками проигравших разбирались Мастера-женщины. Они заботились о вдовах, маленьких детях, и прочей родне, ближниках, любовницах. Искали им работу, жилье, помогали пережить горе, растили сирот. Создавали без преувеличения новые жизни из руин. У всех моих родных, как и у меня, имелись «воспитанники», те, из оборотней, у которых не осталось ничего или почти ничего.

У меня просто не было мозгов, да и настоящего желания этим заниматься. Действительно заниматься. Я мог выделить деньги на фонды, но вот выискивать оборотнят по детдомам — нет. Для подобной работы

нужны: силы, талант ищейки, нюх акулы и желание, много желания. Я помню, как мать моталась по миру, с остервенением выискивая малышей, испуганных волчиц и прочих, кто пострадал от очередной войны стай. А таких всегда было много. Сказать, что моя мама, бабушка и тети выполняли функции СБ или частных детективов, это значит — сильно приуменьшить их труд.

Они создавали новые жизни волчицам и волчатам, следили почти за всеми в течении все их жизни. Помню, что мать могла не спать сутками, выискивая, ожидая кого-то из новеньких или уже подопечных с миссии. И моя мать была «альфой». Она чуть ли не с момента признания отца, стала отбирать себе волков, для подобной работы, создавать свой круг. А уж к моменту рождения первенца и наследника, моего старшего брата Василеса, она стояла всегда за правым плечом отца, оттеснив с этого места деда. Даже на картинах, а позже и снимках моя мать стояла, как верный страж и лучший из секретарей, сразу за спиной отца.

К слову, она и погибла так же, прикрыв его, умирающего, собой. Верный друг, любимая женщина, страшная стерва, и самые опасные Клыки на привязи у моего отца. Она была много больше, чем просто матерью и женой. И нет ничего удивительного, что она «построила» не только волков, но и моих тетушек с дочерьми, и свои дочерей. Нет ничего смешного или странного в том, что и мы — ее сыновья — верили, что и наши пары будут подобны нашим валькириям.

Верил и я, пока вся моя семья не отправилась к предкам, прихватив с собой и часть меня, большую часть. Но, взросление Инги убедило меня, что она не альфа. И видят Боги Всех Миров, мне было плевать, сначала.

В тот день мы вернулись с прогулки по ночному Парижу. Лично я не видел в этом городе ничего такого уж, чтоб прям ах… Город, как город. Если захотеть — и припомнить, то я мог бы назвать дома и улицы, куда падали бомбы Второй Мировой. В Париже, в то время, я пробыл недолго, но и того, что видел, мне хватило. Для меня Париж был местом работы, как и еще десяток городов, где приходилось бывать постоянно. Но, для Инги, лингвиста и романтика, это был город сладкой романтики.

Пока моя пара после прогулки отмокала в ванной, я решал рабочие вопросы. И узнал, что только на территории Франции за последний год нашли пятнадцать трупов оборотней. Семьи альфы и его беты, уничтоженных после последнего передела власти. Если бы была жива мама или дед, если бы еще существовали Мерцающие, а лучше весь Лунный Клык, то этого бы удалось избежать, а так… Еще пятнадцать душ на моей совести. Можно было бы казнить альфу-победителя за нарушение моего прямого приказа: не убивать родню противника, но что это даст…? Убить после этого еще щенков и пару придурка? Я даже не стану распинаться о том, что тогда я ни чем не отличаюсь от него. Просто я не стану убивать детей! А что это значит? Дети вырастут, станут сильными, сколотят стаю, а что захотят молодые альфы, ощутив за собой силу? Правильно, мести. Мести одному страшному и мерзкому Мастеру, который убил отца, и обрек тем самым на смерть его пару, их мать. Редко когда пары альф оставались в этом мире после гибели

альфы. Привязка у таких волков слишком сильная.

И я бы, наверное, долго придавался унылым мыслям, если бы не услышал, сквозь шум воды тихие всхлипы, вперемешку со скулежом моей девочки. Еще час назад она смеялась снимая меня на фото, а сейчас… плачет…

Я мог бы решить, что так она сбрасывает пар, мало ли. Кто-то курит, кто-то идет на пробежку, а кто-то ревет. Но, Инга не относилась к числу тех волчиц, которым требовались моменты слезоизливания. Она вообще не плакала, почти никогда, скорее уж кричала и злилась.

— Инга? — спросил я.

— Влад, уйди, — попросила она.

И я бы оставил ее наедине с собой, но голос…

Повернул ручку — не поддалась.

— Открой.

— Не хочу!

— Ин, — с укором в голосе. — Я не хочу ломать замок. Не хочу завтра приносить море извинений отелю.

С минуту я слушал всплески воды, пока пара добиралась до двери. Потом щелчок замка. Я подождал, чтобы она опустилась обратно в ванную, и вошел.

Моя девочка и правда ревела в три ручья. И давно, судя по красным глазам и распухшему носику. Мокрый воробей, не иначе, что еще больше подчеркивалось большой ванной и белой пеной. Такая маленькая и хрупкая.

Я опустился прямо на мокрый мрамор пола. Мокрый, да, но еще и теплый. Я смотрел внимательно, но не требовательно. Если она хочет что-то оставить при себе — пусть.

Пару минут мы молчали.

— Я могу у тебя кое-что спросить? — решилась-таки она.

— Все что угодно, — с готовностью отозвался я, любуясь женой. Красавица, даже когда нос сопливый!

— И ты… ответишь честно?

— Ты предполагаешь, что я могу солгать своей паре? — насмешливо уточнил я.

Но, вместо того, чтобы фыркнуть, моя девочка еще больше закусила губу, а из глаз покатились слезы.

— Я отвечу, — сказал я.

— Мастера… они и правда… ну…

— Что — ну?

— Бессмертные?

— Нет, — улыбнулся я. — Бессмертие — миф, девочка моя. Нет ничего вечного.

— Но, как же…? Тебе ведь уже почти триста лет, так?

Я с трудом удержался от смеха. Не прошло и трех лет, как мы вместе, а она, наконец, сподобилась поинтересоваться, почему рядом со мной так много тех, от кого ее волчица хвост прижимает… Похвально, растет малышка.

— Да, почти.

— Но, это ведь значит, что я… и что ты…

— Инга, солнышко, постарайся выразиться точнее, — мягко проговорил я, тоном старого лектора.

Подействовало. Мой наглый «воробей» встрепенулся и сверкнул на меня глазками. Как же, я говорю с ней, как с маленькой… ух, мой ершистый котенок, мокрый.

— Я правильно понимаю, что я буду стареть, а ты останешься таким же, как и сейчас? — выдала она тоном опытного журналиста при допросе (интервью) проворовавшегося политика.

— Возможно…

— Что значит — возможно, Влад? Я хочу знать, будешь ли ты стареть вместе со мной?

Интересный вопрос от той, кто проживет больше любого современного человека.

— Нет, — ответил я чистую правду.

Слезы хлынули с утроенной силой из обоих глазок.

— Значит, я буду стареть, дряхлеть, а ты…

Какая же она милая.

Вдруг, она встрепенулась и очень серьезно посмотрела на меня. Слезы исчезли, и только отеки на веках говорили о том, что она плакала.

— Скажи, сколько мы еще будем вместе?

— Что?

— Сколько, Владимир!? Я должна знать, я имею право знать, через сколько мне нужно будет тебя отпустить!