Новая Россия в постели
Шрифт:
Это была безумная первая любовь. Настоящая и осознанная, поскольку к семнадцати годам я очень повзрослела в смысле сексуальном. С нуля — прямо в плотское ощущение своей самкости, женственности.
К зиме мы с девчонками начали ездить на танцы в престижное военное училище. Там у меня очень быстро появились поклонники. Если раньше я молила, чтобы был хоть один — только не у стенки стоять! стыдно! — то теперь я была в элите из элит. Потому что в училищах такая градация девчонок: первая категория — это «колхозницы», которые ужасно одеты, глупые и смешные. Вторая категория — «морковки», то есть почти все остальные. А третья категория — их курсанты называют «девочки для себя». И я сразу в эту категорию попала, девочки нашей категории никогда не стояли. Даже если ее парень в наряде, друзья обязуются с ней танцевать. Ну а поскольку я в армейской элите, то и мечты у меня — о женихе-офицере и ни о ком больше.
И вдруг — я безумно влюбляюсь. Я его увидела на улице, он ко мне подошел в такой шапочке вязаной, в спортивной курточке, и мы с ним гуляли весь вечер, я впервые в жизни домой вернулась в полдвенадцатого ночи. До сих пор помню, как это было: я захожу, ботинки насквозь мокрые, я разулась. У нас линолеум в коридоре, а в комнате большой ковер. Захожу, моя мама перед телевизором, там циферблат показывает 23:38, а я прохожу и мокрыми лапами на
А дальше так. У нас не было телефона. Я с утра на занятиях в институте, это ноябрь, скоро праздник, 7 ноября. Любовь безумная, я не могу ни есть, ни пить. Я красивая, он красивый, жизнь замечательна! Лежу на кровати и мечтаю: мы с ним поженимся в конце первого курса, я в конце второго курса рожу ребенка, переведусь на заочное. У меня план был до внуков! Как-то мы с ним гуляем по городу, навстречу идут курсанты в красивой форме, а он в своей шапочке странной — не то что плохо, но не стильно. И я стала поносить курсантов: у них труба трубит, горшок свистит. А он молчит. Проводил меня до дома, и мы с ним договариваемся, что завтра с утра идем в кафе есть мороженое. Я всю ночь не сплю, утром выбегаю из дома, а там, за калиткой курсант стоит. Думаю: где же мой Миша? Не пришел, обманул. И вдруг вижу — это он и есть, ко мне с букетиком чешет! Оказалось: он курсант второго курса! Тут вообще счастье — я поняла, что это мой муж.
А у меня была подружка Светка, на два года старше меня. Она ко мне прибегает через неделю и говорит: «Знаешь, Алена, ты это, ты вообще подумай. Он тебе не пара — он ребенок из элитной семьи, у него папа полковник, начальник училища и мама какая-то шишка. Он музыкальную школу окончил и еще гимнаст». Боже мой, говорю, черт побери — инфаркт миокарда!
А у Светки был телефон. И мы с ним договариваемся: если он хочет со мной связаться, то мы через Светку созваниваемся. Тут конец ноября подходит, потом декабрь начинается, мы с ним встречаемся, но я чувствую, что какой-то кайф уходит от этих встреч и вообще отношения уползают. А я была очень неопытна тогда, и к тому же у меня не было зимнего пальто. Мне пальто шили в ателье. С большим песцовым воротником. А тут зима, морозы, я не могла без пальто ходить в Дом офицеров. И к себе домой этого Мишу не могу пригласить — вдруг у меня папа будет пьяный. К тому же мама мне обещает, что пальто будет вот-вот готово, и я жду, я пропустила две дискотеки. А Светка ездила. Потом Миша мне по телефону говорит: приезжай со Светкой, у нас соревнования по лыжам, я буду бегать. А я: нет и все. Я не могла ему признаться, что у меня еще нет красивого пальто, но я себя тешила надеждой, что вот в декабре я приду и он просто свалится от моего внешнего вида. И мы с ним поженимся в августе. И что же? Прихожу я в декабре в Дом офицеров, а Миши нет, он в увольнении. Как в увольнении, с кем, почему? Я в туалете плакала так, что на мне не осталось никакой косметики, у меня не лицо было, а сплошное красное пятно. Но тут он вернулся из увольнения, говорит: извини, так получилось, я к вам на Новый год приду. А Новый год — через три дня! И вот мы с мамой за ночь белим весь дом. Мы не спим две ночи. Мамочка закрывается на кухне и белит потолки, я в ванной оттираю туалет. А чтобы я мыла туалет? Да никогда! Мама видит мою безумную активность, папе запрещает вообще домой приходить — он должен был у своей сестры жить! В шесть вечера Миша должен явиться. Я просыпаюсь утром, на бигудях. Судорожно пылесошу все ковры, чтоб и пылинки не было. Даже две наши кошки и собака были на улице! К вечеру мама сделала заливное, сидим, ждем. Автобусы проходят, я жду, когда он появится. Мама моя на стреме перед выходом к друзьям, к соседям, чтобы нас одних оставить. То есть все готово: я морально и физически, мама психологически… А его все нет — в шесть нет, в семь нет, восемь. Ночь. Нет его! Мне плохо, я поперла в детский максимализм, сказала: раз он так поступил, я больше в Доме офицеров не появлюсь! И я две недели не выходила из квартиры вообще. А потом закончились зимние студенческие каникулы, я появилась в институте. И узнала, что он с моей подругой, со Светкой, в загс заявление подал. Так я его с тех пор и не видела больше никогда. И Светку тоже.
Зато в институте у меня появилась новая подружка, Клавдия. Наверно, я была в то время вся из себя грустная и печальная, эдакая Мерилин Монро, которая не могла постоять за себя. И Клава взяла меня под свое крыло. Она делала все. Расписание узнать, книжки взять в библиотеке, в деканате за стипендию побазарить… А я стала такой интеллектуальной сибариткой. И конечно, мы с ней вдвоем готовились к сессии, она регулярно приходила ко мне домой. А у нас, помимо маминой комнаты, были еще две большие комнаты, которые зимой используются только при необходимости, для гостей. Папа уже не жил с нами, он был в очередном запое не знаю где. Поэтому Клаве предлагалась любая комната на выбор. Но она из всех комнат выбрала мою. Мы поставили вторую кровать, но мы так сдружились, что она и спала со мной. И тогда это началось…
Выяснилось, что я абсолютно безграмотна в смысле половых отношений. Я не знала, как это делается, что делается. Я даже мастурбацией не занималась. Ну, валик иногда зажимала между ног, каким-то образом терлась. И вот Клава стала меня просвещать. Практически. Так, как это делают лесбиянки. Я стала понимать, где у меня клитор, половые губы и прочее. И что Клава может сделать мне так приятно, как никто в мире. А я не делала ничего, только гладила ее по спине. А все остальное делала она. Но когда лесбиянок делят на активных и пассивных, я не согласна, я начинаю спорить. Что активно и что пассивно? Если я лежу, позволяю себя ласкать и под этими ласками дохожу до оргазма — кто из нас активен в сексуальном смысле? Но по общепринятым меркам, конечно, Клавка была более активной — она начала брить грудь, заниматься спортом, качаться. Если ко мне подходили девочки или кто-то садился ко мне за парту, она этого физически не переносила. И я стала ее избегать.
Но в моем половом воспитании она сыграла большую роль: я по сей день могу и с мужчиной, и с женщиной получить удовольствие — причем в очень высокой
Да, Николай Николаевич, вот и пришла пора рассказать про мужчин. Как это все-таки случилось. А вот так. Спасаясь от Клавы, я пошла в военный городок и записалась в тир. Этот военгородок был недалеко от нас, за забором, таких городков по всей России — тысячи. Но этот был особый, потому что там начальником тира был тот самый капитан Лебедев, в которого я еще на шахматном турнире влюбилась. И вот я стала бегать в этот тир, стрелять из винтовки, из карабина, из какого-то «ТТ» и «Макарова». Я научилась их разбирать и собирать за минуту, у меня все руки стали грубые, как у слесаря, и пахли оружейным маслом. А капитан Лебедев на меня ноль внимания, как был айсбергом, так и был. Зато там же в тире вдруг возник такой странный мальчик Сергей. Сначала — ничего особенного, обычный, чуть выше среднего роста, челка, спортивный такой. Но что меня заинтересовало — какие-то у них дела с Лебедевым, куда-то они вместе уходят, о чем-то знаками разговаривают. А потом вижу: этот Сережа явно моей персоной интересуется. Короче, дружба у нас завязалась, мы даже как-то в кино вместе сходили на «Очи черные». Но я же Лебедевым больна, я себя на этого Лебедева еще когда накрутила, а Сергей вдруг говорит: «Ладно, я тебя вылечу. Вот тебе ключ от моей квартиры езжай туда и жди меня, я через два часа приеду, мне тут по одному делу нужно задержаться. Только одно условие: если я тебя от этого Лебедева излечиваю, то ты — моя девушка. Идет?». Я думаю: «Черт побери, интересно, как он меня вылечит? Не будет же насиловать, это на него не похоже». Я говорю: идет! И поехала к нему домой. А у него родители какие-то крутые инженеры, по вербовке в Индии работали, чего-то там строили. У них за городом дача, а в городе квартира — три комнаты, кухня, туалет и ванная раздельные. И вот я сижу на кухне, жду Сергея, чай пью и книжку читаю, переписку Екатерины с Вольтером. И вдруг понимаю, что это ловушка, что Сергей меня просто продал, что сейчас сюда придет майор Лебедев и… И что вы думаете? Слышу: ключ в двери поворачивается. Я выскакиваю на балкон, прячусь за дверь и через щелку, как в детстве, вижу: действительно, майор Лебедев! Но не один, а с каким-то маленьким, жирным и мерзким типом. И Лебедев снимает с него пальто, как с девушки. А тот эдак вальяжно, по-дамски откидывает шляпу, шарф и с такой, знаете, женской жеманностью позволяет Лебедеву раздеть его догола. Я замерла, я просто застыла на балконе. А там, в комнате… мой кумир, мой айсберг, мой Плачидо, эдаким крабом обнимая это жирное коротколапое тельце, скачет с ним в потном экстазе…
Сережа потом очень смеялся надо мной. Но про наш уговор — ни полслова. Это я сама как-то сблизилась с ним, даже на дачу к нему поехала. А там места просто обалденные! В лесу, в тишине, над речкой и такое построено — я про такие дачи только в книжках читала. Но Сергей ко мне никак не проявляется, не подходит, не обнимает, не трогает даже. И вот я валяюсь на кровати, смотрю телевизор и понимаю, что так не должно быть. А он говорит: «Я не буду с тобой заниматься любовью, пока ты сама этого не захочешь». И такой он во всем. Я приходила к нему на квартиру, а он мог дать мне мишку игрушечного и уйти. И не приходить двое суток. При этом позванивать, что еда в холодильнике. Я стала ревновать его, я знала, что у него есть любовница Лариса. А он говорит: хочешь стать женщиной — приходи ко мне в койку и стань. Но я же ничего не умела, какой у меня опыт? Даже когда я к нему легла, я только тыкалась по его телу, и все. И вызывала у него смех. Он лежит, руки за голову забросил и смотрит на меня, как на сцене. А я с его членом экспериментирую. Даже когда он возбуждался, я не понимала, что с ним делать. А Сергей видит мои усилия и умирает от смеха. Я вскакиваю и убегаю, чуть не плача. Но ему и это смешно, он говорит: если не хочешь, ничего не будет. И так продолжалось какое-то время — он со мной просто развлекался, а я, как дура, со своими комплексами боролась. И поняла, что никто, кроме меня, этого не сделает. Зато когда у меня наконец все получилось, он сказал: молоток, классно у тебя все вышло! И даже попытался меня поцеловать. А я… у меня же мамино воспитание — я максималистка, у меня страсть к совершенству: в школе отличница, в институте на всех научных конференциях выступаю, мне преподаватели еще до сессии по всем предметам пятерки ставят! И тут то же самое — началось с того, что Сергей меня дрессировал просто ради своего развлечения и смеха, а кончилось тем, что он без меня уже просто дня не мог прожить. Потому что я уже знала, как и что он чувствует и как нужно сделать, чтобы он меня хвалил. И выдумывала такие вещи, которые ни он, ни его Лариса не делали. То есть я могу сказать, что в сексуальной области я все постигла сама, самообразованием. Или, если хотите, сама себя развратила. Потому что аппетит, как известно, приходит во время еды. Особенно в этом деле.
Но сейчас я должна отвлечься от моей сексуальной биографии и рассказать про наркотики. Потому что иначе вы не поймете, каким образом я в вашей операционной в кому брякнулась.
Это было после второго курса, мне было 19 лет. Сессия была, как всегда, в июне, но я экзаменов не сдавала, мне, как я вам уже сказала, все зачеты автоматом ставили. После 15 мая я могла вообще не появляться в институте, мне все сокурсники завидовали. А в это время у моих родителей были безумно сложные отношения, я им явно мешала и понимала, что мне нужно изолироваться, исчезнуть. К тому же у меня начались проблемы с Ларисой, которая меня к Сергею приревновала, она за мной по Подгорску с ножом бегала. Я от нее у брата пряталась, а потом уехала к бабушке в Питер. Сначала с мамой — она меня туда отвезла и прожила там две недели, А я за эти две недели успела влюбиться в одного мальчика, он был очень красивенький мулатик — смесь папы-француза и мамы-эфиопки. Он говорил по-французски, по-английски и, наверно, по-эфиопски, а в Питере, в ЛГУ, он учил русский. Я с ним на Невском познакомилась, он мне сделал предложение, и я пригласила его домой, к бабушке. Он пришел красивый, в костюме, с цветами. У мамы стало плохо с сердцем. «Мало с нас папы-алкоголика, так еще негров не хватает в нашей семье!» Я понимала, почему она так сказала. Они с бабушкой собирались выдать меня замуж за одного богатого поляка Криштофера, мама считала, что я с ним буду счастлива. А тут какой-то эфиоп! Скандал был грандиозный. Она сказала: «Только через мой труп!» И осталась в Питере еще на неделю. Я была очень разочарована в своей маме.
А мы жили на окраине, в многоквартирном доме с большим двором и детской площадкой. У меня были голубые джинсы. И я, проплакав весь вечер — меня же не пустили на Невский, мама сказала: «Гулять только во дворе, если я выгляну в окно и тебя не будет во дворе, ты собираешь чемодан и уезжаешь», — я сижу в песочнице и реву, как последняя идиотка. Лицо красное, два больших хвостика, один бантик зеленый, другой красный, голубые джинсы и сильно обтягивающая кофточка-футболка. И тут ко мне подходит мальчик, на вид ему лет тридцать, высокий, красивый, но ужасно худощав. Он говорит: «Ты что? В песочек играешься?» Да, говорю, играюсь! И он так иронично: «А сколько тебе лет-то?»