Новая Земля
Шрифт:
Печь протопилась, он закрыл заслонку в трубе, с хмурым видом натянул на худые плечи овчинный полушубок, нахлобучил на седую голову заячью старую ушанку. Когда вышел на солнечный свет, снова защекотала губы улыбка:
– Свету, мать моя, свету сколько!
– В сердце стало легче, и старик пошел, притормаживая, по скользкому, нехоженному косогору.
2
Хорошо, легко шел старик вниз. И не только потому, что его путь был мягким, свежим и белым, а потому еще, что чистой,новой, радостной виделась ему новопашенская долина сверху - с высоты его отшельничьей горы и с высоты его долгой жизни. Он спускался вниз, в родной поселок, а вспоминалось ему то, что находилось когда-то
И почему-то вспоминалось ему все хорошее, доброе, чистое, как этот первый снег. Сощурившись, увидел старик крутой бок Кременевой горы, насупленно-задумчиво смотревшей на поселок и реку. Мальчишками, припоминается Ивану Степановичу, наперегонки взбегали, карабкались на эту гору; не у всякого "дыхалка" выдерживала, но то, кто первым вбегал на каменистую маковку, недели две-три был героем у детворы. Еще старику с нежностью припомнилось, как парень Вася Куролесов, странноватый, но умный, как говорили односельчане, "с царем в голове",смастерил механические крылья и сказал:
– Верьте, ребята, не верьте, а я полечу. Птицей пронесусь над Новопашенным.
Отец строго сказал ему:
– Я тебе, антихрист, полечу!
– И ногами поломал его крылья.
Вася плакал, но поздно ночью ушел из дома с обломками своего прекрасного безумства. Через неделю под закат солнца отдыхающие новопашенцы неожиданно услышали с Кременевки:
– Люди, смотрите - ле-чу-у-у!
– Батюшки, свят, свят!
– крестились люди, испуганно подняв головы.
Действительно, Вася летел под большими крыльями своей непобедимой мечты. Но неожиданно крылья схлопнулись, как ставни, и будто закрыли от всего света его безумную, молодую жизнь. Упал Вася рядом с кладбищем, а односельчанам показалось - в закатное солнце, в красные, мягкие лучи, как в пух, зарылся парень.
Ивану Степановичу радостно вспоминалось о Куролесове, потому что всю жизнь ему хотелось так же подняться в небо и победно крикнуть новопашенцам:
– Лечу-у-у, братцы!
И даже однажды тайком крылья починил, но не смог поднять своего духа для совершения полета. Только в мечтах летал.
– Э-эх, кто знает, ребята, может, еще полечу, - сказал старик, прижмурившись на солнце.
– Всполыхнется Новопашенный!
– беззубо улыбнулся старик своей ребячьей мысли.
Солнце стояло над сосновым бором, который большим облаком кучился за рекой, словно ночью небо прислонялось к земле - и одно облако уснуло на новопашенской притаежной равнине.
Остановился старик,любуясь заснеженным бором.
И вспомнилось ему давнее - как однажды он чуть было не погиб за этот лес. Когда случилась история - уже ясно не помнит, но до войны. Узнал Новопашенный, что в областных начальственных верхах решено соорудить в сосняке за Шаманкой военные склады. Отбыли новопашенские ходоки в Иркутск, просили за свой бор. Успокоили их:
– Не волнуйтесь, товарищи, в другом месте построим склады. Сибирь большая!
Однако через месяц с воинского эшелона была сгружена автотехника и ее направили на бор - валить, выкорчевывать деревья.Новопашенцы любили бор, берегли его, всюду в чужих краях хвалились, но волной накатиться в защиту не смогли. Техника гремела по дороге на переправу, но неожиданно от притихшей, молчаливой толпы отделился молодой мужичок Иван Сухотин, вприпрыжку забежал наперед колонны и поднял руки:
– Стоп!
Трактор с грохотом остановился перед его грудью. Подбежал запыленный, потный майор:
– Парень, ты что, пьяный, а? Пошел
– Не пущу. Наш бор.
– Что, что?
– не понял майор.
– Не пущу. Наш бор.
– Да ты что, гад?! Пшел!
– И ударил бунтарю по носу промасленным черным кулаком.
Иван ударился головой об гусеницу. Односельчане подхватили его за руки, за ноги и унесли от трактора. Иван был худым, но сильным, от жил происходила его сила - жильная. Он поднялся с травы, растолкал людей и снова подбежал к трактору. Натужно-тихо сказал майору:
– Не пущу. Наш бор.
– Дави его!
– крикнул майор трактористу-солдату.
Солдат отодвинулся от рычагов, словно боялся, что рука сама собой рванет на ход, побледнел. Майор выругался, вынул из кобуры пистолет:
– Уйдешь с дороги или нет, предатель родины?
Иван испугался, но покрутил головой:
– Нет.
– Получай!
Прогремел выстрел. Отчаянно закричали люди, разбегаясь в разные стороны.
Не убил горячий майор Ивана, лишь клочок мяса вырвала пуля из предплечья. Майора вскоре арестовали и судили. И складов не построили в прекрасном сосновом бору: оказалось, что автотехнику сгрузили в Новопашенном по ошибке, второе решение о строительстве складов в другом месте пришло в воинскую часть с большим опозданием.
Иван Степанович осторожно спустился к Шаманке, цепляясь за кустарники на прибрежном укосе.
– Здравствуй, болюшка наша, - сказал старик реке.
Берега Шаманки были засыпаны снегом, забереги схвачены темным льдом, но посередине она журчала по-летнему звонко, весело. Река неширокая, до другого берега можно было камнем добросить, но глубокая, быстрая, пенная. В предгориях Саян тонкие цевки ручьев пробегают по каменистым, мшистым распадкам, порогам, падают в пропасти, а потомсплетаются в сильную, напористуюШаманку. Сильной, напряженной, взбитой, она вырывается из вечно темного Семирядного ущелья на новопашенскую равнину. "Болюшкой" старик назвал ее потому, что лет сорок назад леспромхозы стали по ней сплавлять кругляк, и теперь вывелась в реке рыба, задавленная корой, топляками.
Передыхая, Иван Степанович постоял на берегу, послушал звонкий плеск воды, полюбовался бором, который, представлялось, полыхал своим влажным молодым снегом, послушал чирикающих на ивах синиц, положил в рот мороженую ягодкурябины и покатал ее языком. Она неожиданно брызнула сладковатым, но со жгучей горечью соком, - Иван Степанович улыбнулся и, задорно протаптывая в снегу новый, никем не хоженный путь, направился в поселок.
3
Тяжело дыша, Иван Степанович выбрался на гравийный, высоко лежащий большак, засыпанный снегом, но просеченный несколькими автомобилями, видимо, молоковозками, со звоном бидонов укативших в район с молоком вечерней и утренней дойки. Старик взмок - снял шапку и рукавицы. Присел на валяющийся возле дороги чурбак, вывалившийся из подпрыгнувшего на кочке грузовика, и прищурился на синеватые, тенистые поля, которые лежали широко, как небо.
– Лежите, родимые?
– спросил Иван Стапанович.
– Наработались за лето, настрадовались за осень, умаялись, притихли, заснули, кормильцы наши. Спите, отдыхайте!
Старик вытянул шею, узко сощурился, всматриваясь, и с неудовольствием кашлянул - безобразно торчали в чистом поле брошенные сенокосилки, телега и борона.
Ивану Степановичу стало нехорошо. Только что он радовался небу, полю и снегу, тому, что разумным образом устроена жизнь всей природы, - но теперь опечалился. Ему было печально, что человек бросил ржаветь и гнить дорогую, нужную в деле технику, что обезобразил поле и снег.