Новая Земля
Шрифт:
Сипа предположил, что в бочке лемминги, а в крышке дырка. Леша Паштет давно требовал поймать ему 10–15 леммингов и за каждого обещал награду. Он придумал казнь: человек сидит голый на бочке, а голодные лемминги вгрызаются в его жопу, жрут изнутри и из горла вылезают. Само по себе использование бочки с дыркой не ново, но обычно в бочку сажают крыс, которые вылезают у человека из живота и убегают. Лемминги же реально могут человека выжрать изнутри, они не успокоятся и не убегут, пока не сожрут последнюю жилку. Еще Сипа сказал, что он бы на месте Леши Паштета человека не раздевал, а, наоборот,
На холоде кофе быстро остывал. Обезьян вылил остатки на землю, щелкнул пальцами, потребовал повторить. В чайнике не осталось кипятка, и Толя Слесарь получил пендаль от охранника и побежал наливать воду.
Несколько членов совета ушли греться в барак, остальные кемарили у стола, забавлялись с женщинами, играли в настольный хоккей.
Обезьян обнял жену, поцеловал в губы и что-то сказал ей, показал пальцем на 2-й барак, засмеялся.
2-й барак так и недостроили, рамы не вставили, заложили оконные проемы камнями, а вместо двери натянули полог, сшитый из нескольких кусков упаковочной пленки. Зато вокруг 2-го барака построили каменную стену с неширокими воротами, а у ворот — сколоченная из сандвич-панелей башня с гнездом наверху и лестницей, подобие караульной вышки. В гнезде стоял охранник, над головой у него висело на проволоке несколько десятков пустых консервных банок — тревожная сигнализация.
Двор перед бараком разделили каменными стенками на 4 сектора, но внутренние стенки были невысокими, они лишь обозначали пределы, которые запрещалось переступать.
Я смотрел на чужую жизнь, и мне было интересно. Еще вчера я думал, что не хочу видеть людей, и злился на Сипу, когда он болтал, чесался, рожи корчил и червей выплевывал. Я мечтал остаться один, но вот увидел бывших полосатых, таких же, как я, убийц и негодяев, и захотелось узнать, чем они живут и почему до сих пор живут, поговорить, поспорить, удивиться, выругаться. Мне захотелось сидеть за столом и пить кофе, или играть в настольный хоккей, или даже охранником стоять за спиной у Обезьяна. Еще больше захотелось проткнуть Обезьяна острогой и Лешу Паштета проткнуть. И Гогу Звягинцева, возможно, пока что я его не видел. Человек — общественное животное и любопытное. Я оказался таким же слабым, как и все, я скучал без стада.
Сипа уткнулся в камень. Он не смотрел на 2-й барак, ему было страшно.
В секторах гуляли колонисты, в каждом человек по 25, ходили назад-вперед, разворачивались, головами вертели, смотрели на вышку. Куртки у них были замызганные и рваные. И лица худые, черные от морозного ветра и грязи. Я узнал Моряка, Махова и парня со шрамом — того, который убил одноглазого.
— Николай, чем они провинились?
— Куртки у них красные.
— Ну и что?
— Потише, Иван Георгиевич, услышат.
— Прибой шумит, не услышат.
И точно ведь, колонисты 2-го барака были в красных куртках и штанах, а Обезьян, члены совета, колонисты 1-го барака, охранники — все одеты в синее. И не подумаешь, что это так важно. Сам-то я был в синем. И Сипа тоже.
— Николай, а мы с тобой в синем.
— Переодеть недолго.
Из 1-го барака вышел Гога Звягинцев, подошел к Обезьяну, тот посмотрел на
Гога Звягинцев пощелкал пальцами — дал знак охраннику на вышке.
Охранник потряс баночной гирляндой.
Колонисты 2-го барака знали, что если охранник потянулся к проволоке и посмотрел в сторону 1-го барака, то будет трясти банками, но все равно вздрогнули от грохота, некоторые вскрикнули даже.
— Закончить прогулку! 4-й сектор на месте, остальные — приготовились к игре!
К вышке подошли Обезьян, Гога Звягинцев и несколько охранников. Обезьян и Гога Звягинцев забрались наверх.
— Приветствую вас, господа!
Я думал, вразнобой отзовутся или промолчат, а они дружным хором:
— Здравия желаем, господин начальник колонии!
— Готовы к игре?
— Да, господин начальник колонии!
Обезьян поднял руку.
И тихо, только прибой и голый человек на бочке кричит безумный:
— Последний — мертвый, господа!
Колонисты 4-го сектора остались стоять, а остальные 3 сектора побежали. Я никогда не видел такого страшного бега. Это и не бег был, а драка на бегу. Люди хватали друг друга за куртки и за волосы, сбивали с ног, толкались, пинались, размахивали кулаками и орали так громко, что, если бы мы с Сипой сейчас заорали, нас никто бы не услышал.
Какой-то доходяга резво стартовал, но его оттерли к внутренней стенке, ударили по голове, он упал. О него спотыкались, падали возле, топтали.
— Мухой срыгнули, твари! — орал Гога Звягинцев. — Последний — мертвый!
Колонисты скопились возле полога, они торопились зайти в барак. Никто не хотел быть последним, никто не хотел умирать.
— Последний — мертвый! Такой у нас порядок, господа!
Полог сорвали, почти все колонисты сумели протолкнуться в барак, но драка продолжалась и внутри, в тамбуре.
Колонисты 4-го сектора не вмешивались, ждали, кто окажется последним. Среди тех, кто ждал, был парень со шрамом.
— Шрам! — окликнул его Гога Звягинцев и сбросил веревку.
Шрам привязал к веревке ведро, и Гога Звягинцев поднял ведро на вышку.
Доходяге сломали ноги. Он полз к бараку, но снаружи уже никого не было.
Колонисты 4-го сектора смотрели на доходягу как на кусок мяса. И по их лицам я понял, что это мясо им не очень нравится.
Вот почему Сипа мне задал задачу про миссионеров и людоедов. Вот почему не хотел ничего рассказывать про 2-й барак. Он прав. Лучше вернуться и спокойно умереть на Краю Моего Мира. Мне расхотелось жить в стаде. Я не хочу пить кофе, играть в хоккей, охранником не хочу стоять на вышке. Я даже пастухом быть не хочу. Будьте вы все прокляты, люди.
Драка в тамбуре прекратилась.
Доходяга вполз на порог, но его пнули, постарались попасть по голове, и попали, он приподнялся на локтях и упал, повернул окровавленное лицо к солнцу, в последний раз посмотрел на небо.
Шрам скрестил руки над головой: дело сделано.
— Господин начальник, разрешите прирезать, он сейчас сдохнет!
Обезьян кивнул Гоге Звягинцеву, тот положил в ведро нож и опустил в сектор.
Колонисты приподняли доходягу, подставили ведро. Шрам перерезал горло — умело, кровь не брызгала, а лилась ровной струей.