Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
— Тут много разных дешевых фраеров ошивается, еще их увидишь, — заметил Райс. — Строят из себя хиппи, а чуть запахнет жареным — сразу в кусты. Но мы не такие. Настоящей сельской закваски. И если какие-то пидоры на нас бочку катят — то и получат от нас по полной. Оутни молодчина. Собой пожертвовал, чтобы эти свиньи не радовались победе, когда убьют его или засадят в тюрьму. Очень он увлекался разными высокими материями. Просто сам не свой, как религия все это для него было. А ведь в некоторых религиях самым богоугодным делом считается пожертвовать собой. Вот почему кое-кто даже сжигает себя. И Оутни был точно таким же.
— Однажды он оказался среди темнокожих, — сказал Вин. — И кто-то спросил насчет Иисуса, как на него смотрит Оутни. А он и говорит: «Меня отличает
— По-моему, он и сам был Иисусом, — заметил Райс. — Насколько я могу судить, он был Иисусом.
— Оутни готов был умереть за правду, — сказал Вин. — А раз так, каждое произнесенное им слово было правдой, и, наверное, Иисус действовал бы точно так же. И Чарли, по его примеру, решил умереть за наше общее дело. Он был свой в доску парень, внимательный и очень ранимый, сочувствовал людям, переживал по разным поводам.
За несколько дней я узнал много любопытных деталей происшедшей трагедии, и в голове у меня образовалась настоящая каша — Иисус Симпсон, душегуб, хладнокровный убийца и полный сострадания, чувствительный, ранимый парень. Может, подействовали миссурийская травка или пиво с вином, но мне казалось, что в пламени костра скачут чудовищные, гротескные фигуры.
— По моему мнению, — рассудил Райс, — Чарли не умер. Он просто кое-что задумал, а если он что-то задумал, то я об этом ничего сказать не могу.
— Да, — сказал я, — но как же насчет трех убитых людей, их жен и детей? До них тебе дела нет?
— Ну, знаешь, не мне об этом судить. Чарли сам все решил. Дело-то было не простое.
Мы сидели у костра весенней миссурийской ночью — 4 мая 1972 года. А 4 мая мне никогда не везло. В 1971 году я в этот день стоял на зеленом лугу неподалеку от Кентского университета штата Огайо и слушал реквиемы и погребальные речи. А в 1970 году носился по таким же зеленым полям, высматривал лужи крови и спрашивал национальных гвардейцев, почему они убили четырех невинных парней.
А теперь я разговаривал с точно такими же парнями и спрашивал, почему один из их лучших друзей убил троих ни в чем не повинных человек из такого же оружия, которым пользовалась Национальная гвардия. А мне только и сказали:
— Дело-то было не простое.
Я рассказал, как проводил в последнее время день 4 мая, и Вин Аллен заметил:
— Да, приятель, уже в третий раз у тебя такое четвертое число.
— Точно, — подтвердил Райс.
— Старина Оутни, — сказал Вин. — Старина Оутни. Этот его карабин был для него не простым оружием. Когда я в первый раз пришел к нему в хибару и увидел автомат, то спросил: «Оутни, это твой?» А он отвечает: «Да, один приятель мне одолжил». А я говорю: «Вау, может, когда пойдем с тобой на рыбалку или в лес, я его тоже опробую». У Чарли еще был и охотничий нож в ножнах и отличный спиннинг, и он говорил: «Как только вернусь домой — сразу их возьму, поглажу, подержу в руках».
— Да, — подтвердил Райс, — Оутни любил такие вещицы.
Терри Саузерн
Красная грязная марихуана и другая травка
(отрывок)
Когда Терри Саузерн написал «Жонглирование жезлами в Оле Мисс [107] », он был редактором в «Эсквайре» и малоизвестным романистом. Раньше я никогда не встретил журналиста, который бы так погрузился в материал («Поехал в Миссисипи и собственными глазами увидел, что такое честная конкурентная борьба между пятьюстами полными сил претендентками шагать с жезлом впереди оркестра»), а потом изложил все в форме автобиографии. Это не была автобиография в привычном смысле слова, потому что автор занялся проблемой только для того, чтобы кое-что написать. Предполагаемые героини (то есть девушки, жонглирующие жезлами) отошли на второй план, и если автор пишет о своих впечатлениях остроумно — остальное читателя не волнует. Настоящим маэстро этого жанра стал Хантер Томпсон; он,
107
Оле Мисс (Ole Miss) — университет Миссисипи, в городе Оксфорде, штат Миссисипи.
108
Более подробно о гонзожурналистике см. в примечании 115.
Т.В.
Во времена усталости от всемогущей бюрократии, от технократического словоблудия, от всё новых и новых теорий, каждая из которых претендует на исключительность — вдруг накатывает тоска по свободе и чистоте, когда сбрасываются все оковы, а человек становится мерой всех вещей — тоска по драгоценному, но почти забытому I’art pour l’art — искусству для искусства. Именно это кредо исповедовали в Национальной южной школе жонглирования жезлами, рядом со студенческим городком Оле Мисс, — там вообще было чем поживиться, особенно если проявить чуть-чуть смекалки.
Сам я на Юге не бывал уже давненько и слегка мандражировал. С одной стороны, школа располагалась поблизости от Оксфорда, штат Миссисипи, — и, по странному стечению обстоятельств, всего за день до моего прибытия там похоронили Фолкнера, в силу чего вся моя поездка обрела сюрреалистическую ауру… то есть эти мои поползновения написать о Школе жонглирования жезлами. Я очень надеялся, что меня выручат мой родной техасский выговор да грубоватая манера общения.
Приехав в Оксфорд тем жарким июльским днем, после трехчасовой тряски в автобусе из Мемфиса, я наконец вышел из него напротив «Старого колониального отеля» и побрел по сонной площади к единственному оазису жизни — живописной группе местных жителей в рубашках с коротким рукавом, сидевших на скамейках перед зданием суда округа наподобие некоего постоянно заседающего жюри присяжных.
Я принял непринужденную позу и по-свойски поздоровался:
— Привет! Где тут у вас школа?
Ближайший заседатель глянул на меня с легким подозрением. Чужака здесь вычисляли моментально и долго держались с ним настороже. Один из оксфордцев повернулся к другому:
— О чем это он, Эд?
Толстое тело Эда дрогнуло, он смачно сплюнул в пыль, внимательно рассмотрел свой плевок и лишь после этого удостоил меня взгляда своих поблескивающих голубых глаз:
— Изъясняйся точнее. Что, трудно сказать: «Где тут у вас такая-то школа?»
Рядом со скамейками, на расстоянии трех футов друг от друга, располагались два фонтанчика для питья, и я заметил, что на один из них, с надписью крупными буквами: «Для цветных», падает тень от олицетворяющей справедливость скульптуры на фасаде здания. Потом я сделал об этом следующую запись в своем блокноте: «Скульптура, социохренотень, забавное».
Узнав дорогу (пехать надо было порядочно, мне казалось, что школа ближе, а может, и навыдумывали они малость; на секунду-другую мне почему-то вспомнилось «дело Тилла» [109] ), я решил взять такси, благо на противоположной стороне площади стояла одна машина.
109
Четырнадцатилетний темнокожий Эммет Тилл приехал из Чикаго в гости к родным в штат Миссисипи и был зверски убит за то, что свистнул белой женщине. Его мать настояла, чтобы ее изуродованного сына хоронили в открытом гробу, дабы все видели, что с ним сделали. Белое жюри присяжных, однако, оправдало убийц, которые признались в совершенном преступлении только спустя много лет. Это дело всколыхнуло всю черную Америку и положило начало борьбе негров за гражданские права.