Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
Т. В.
Я постоянно убеждаюсь, как прав был великий Джон Мэйнард Кейнз, описавший рынок как игру в «музыкальные стулья» [143] . Самый блестящий и обоснованный анализ повиснет в воздухе, если вы не найдете тех, кто в него поверит. Цель игры — не в обладании какими-либо фондами или капиталами, а в том, чтобы первым добежать до некоего клочка бумаги, подгоняемого ветром. Важна не ценность фондов как таковая. Чтобы добиться проку от этой ценности,
143
Детская игра: дети ходят под музыку вокруг стульев, а когда музыка прекращается, бросаются занимать стулья, которых на один меньше, чем играющих.
Одно из неизбежных следствий этого стечения условий — необходимость поймать момент, и вы либо разовьете в себе ощущение времени, либо нет. Вы можете, сидя за столом, вызубрить кучу пособий по обучению плаванию, но, если кто-нибудь спихнет вас в воду, проку будет больше.
Данную проблему лучше всех осветил неизвестный древний аналитик, скрывавшийся под псевдонимом Проповедник. От писаний его уцелело немного, но достаточно, чтобы исчерпывающе охватить тему. Вы можете ощутить слабое биение ритма рок-н-ролла в приводимых ниже строках, так как Пит Сигер переложил их на струну, а фирма «Бердз» выпустила хитовую запись этого переложения. В последующих изданиях Ветхого Завета Проповедник выступает уже как Экклезиаст, так что протяните руку к своей книжной полке и достаньте лучшее пособие по развитию чувства времени.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: Время рождаться, и время умирать; Время насаждать, и время вырывать посаженное; Время разрушать, и время строить; Время сетовать, и время плясать; Время разбрасывать камни, и время собирать камни; Время сберегать, и время бросать; Время раздирать, и время сшивать; Время молчать, и время говорить…И так далее.
Вот уж точно — не убавить, не прибавить. Лучше не скажешь. Есть рынки, склонные к цикличности фондов, другие живут на летучих контрапунктах к процентной ставке; иные из них склонны к флирту больше, чем девушки-продавщицы за прилавком универмага, попадаются одержимые верой в технический прогресс… наконец, есть и такие, которые ни во что не верят.
Долгонько придется вам ждать своего момента, если вы «правильный парень к неверному часу» — ваш поезд ушел! Вы вышли на танцплощадку, когда оркестранты уже закрывают футляры.
Если у вас ничего не получается, то, возможно, игра «не идет», хотя брокеры продолжают искриться рекомендациями, гуру лучатся оптимизмом, а клиенты полны уверенности.
Легко сказать: если игра не идет, не играйте. Но играющему трудно остановиться. Однажды основная игра не шла, я отвлекся на другую… что ж, по крайней мере, эта другая игра вовремя удержала меня от участия в основной. Случай этот несколько выходит за рамки нашего повествования, но поскольку в нем так много всего переплелось — международная интрига,
В то время средний индекс Доу Джонса колебался возле отметки «тысяча», ребята на Уолл-стрит до крови стирали пальцы о телефон, призывая клиентов покупать, покупать, покупать. Я сидел в затхлом офисе Винфилда Великого. Из аппарата медленно выползала биржевая лента, мы лениво наблюдали за ней, как два алабамских шерифа в жаркий летний день, сидя в плоскодонке, следят за продвижением сома на мелководье.
— Нет, не дело это, — проворчал Винфилд Великий, закидывая один ковбойский сапог на второй ковбойский сапог. Давным-давно он, тогда еще энергичный молодой человек, осваивающий Уолл-стрит, носил костюмы от Пола Стюарта и Триплера. Но потом заработал деньжонок, приобрел ранчо, решил, что «истеблишмент» его не уважает, и ответил ему взаимностью. Он повесил свои «пары» и «тройки» в дальний шкаф и облачился в вельветовые штаны и ковбойские сапоги, преобразившись в ковбоя с рекламного плаката «Мальборо».
Великий Винфилд никогда не интересовался фактами. Факты только мешают воспринимать реальность. Он следит за лентой. Вот он замечает ее движение, впрыгивает как в автобус — и выпрыгивает, когда считает, что приехал. Такая тактика приносит ему миллион в год.
«Ленточные трейдеры», подобные Великому Винфилду, развили в себе чутье на движение символов биржи. «Прыгает» ли «Поляроид», собирается ли «КЛМ» ненадолго залечь в спячку — лента все это тебе расскажет и покажет, говорят они. Они принюхиваются к ленте и поступают так, как им подсказывает их чутье индейских следопытов.
— М-да-а, клев прошел, можно сворачиваться и идти домой.
Тогда эта реплика показалась мне странной. Рынок звенит от напряжения, все скупают, скупают, скупают… А Винфилд сворачивает удочки.
— Год можно отдыхать, пока они заездят рынок и он снова наберет обороты. Но год сложа руки не просидишь, а у меня есть кое-что, чтобы удесятерить вложение за полгода.
Прикидываю: тысяча баксов, вложенных в январе, даст мне десять тысяч в июле. Очень интересно.
— Какао, — изрекает Великий Винфилд. — Какао закончилось. Нет в мире больше какао.
О какао я знаю только, что это слово написано большими буквами на маленьких красных баночках, стоящих на полках магазинов. Насколько я мог заметить, полки всегда густо уставлены этими баночками.
Но Великий Винфилд весьма уверенным тоном сообщил, что какао больше не осталось. Причем во всем мире. Он при любом маленьком открытии гипнотизирует себя убедительными интонациями. И возбуждает в себе таким образом безграничный энтузиазм и жажду действия.
— А надо тебе сказать, что когда чего-то в мире не хватает, то цена на это «что-то» вздувается. На бирже какао сейчас царит настоящий хаос. Если цена какао увеличится только на три цента, твой капитал удвоиться. Красота! Скажешь, нет?
Цена на какао зависит от того, сколько его на рынке. Основной урожай идет с октября по март, так что в феврале-марте, когда продукт уже в мешках, начинается гаданье об урожае следующего года.
— Мои источники в Гане сообщают, что дела там плохи. — При этом вид у Винфилда такой, словно он дает очередные указания агенту 007. «Мои источники…» Обычно это какой-нибудь казначей какой-нибудь фирмы. Но сейчас, возможно, Великий имеет в виду какое-либо лицо международного уровня — политика или даже члена правительства.