Новеллы

Шоу Бернард Джордж

Сэвви (неистово сжимает его в объятиях и сопровождает поцелуем каждое слово). Свинья. Дурак. Идиот. Чудо-юдо.

Хэслем. Любовь моя.

Снаружи слышатся удары в гонг. Они отскакивают друг от друга. Входит Имменсо, изображая вождя шотландского клана, причем гонг заменяет ему щит, а стек — палаш. Для полноты сходства он накинул на плечи дорожный плед. Он марширует по комнате, напевая «Кэмпбеллов». За ним входит миссис Эттин со смешанным выражением досады и удовольствия на лице и садится на диван.

Сэвви (еще

не опомнившись, кричит Имменсо). Чудо-юдо, чудо-юдо, чудо-юдо! Толстый, жирный! (Хватает с письменного стола линейку. Имменсо тотчас становится в боевую позицию. Она делает ложный выпад, который ему не удается парировать, и наносит удар. Он тяжело и осторожно падает.) Убит! Убит! Ты умрешь на руках у миссис Эттин. Пойдемте, Билл. (Выбегает за дверь.)

Хэслем. Вот потеха! (Бежит за ней.)

Имменсо (с трудом вставая). Ужасной смерти избежал храбрец Фиц-Джеймс и вновь восстал.

Миссис Эттин. Мистер Чэмпернуп, не соблаговолите ли вы на минутку оставить детские шалости и поговорить со мной как взрослый человек?

Имменсо. Если вы настаиваете, чтобы мы вернулись к этому скучному притворству, я вынужден повиноваться. (Бросает стек, плед, а потом и гонг.) Прощайте, подлинные ценности. Как приятно слышать ваши твердые удары о пол. С вами почиет счастливое детство. Вертопрах-сочинитель припадает к вашим стопам, мэм. (Садится на стул как можно дальше от нее.)

Миссис Эттин. Но вы не припали к моим стопам. Вы удалились в другой конец комнаты.

Имменсо. Мне необходим простор, если я хочу лицезреть в вас внимающую мпе широкую публику. Видимо, это нравится вам больше, чем Фиц-Джеймс.

Миссис Эттин. Но между внимающей публикой и детской площадкой есть таинственное пространство, куда еще не ступала ваша нога. Там пребывают мужчина и женщина, когда остаются наедине.

Имменсо (встревоженно и серьезно). Миссис Эттин, я лучше скажу прямо, что там мне придется вывесить предупреждение: «Но выйдет». Я женат; свои супружеские обязанности я исполняю честно и серьезно. Это сказано не в укор вам. Просто мы не сходимся во взглядах. Итак, вы позволите мне и впредь видеть в вас лишь широкую публику?

Миссис Эттин. Сделайте милость, попытайтесь.

Пауза. Миссис Эттин сохраняет непринужденность. Имменсо тяготится молчанием.

Имменсо (наконец не выдерживает). Однако положение затруднительное: мне нечего Сказать публике.

Миссис Эттин. В том-то и дело. Ну же, мистер Чэмпернун! Неужели вы не в силах преодолеть свою нелепую робость и вести себя так, как велит сама Природа, когда мужчина и женщина остаются наедине? Ну же, давайте поссоримся, или начните за мной ухаживать, или сделайте еще что-нибудь человеческое. Найдите в своей душе такие слова, которые развеяли бы мое печальное равнодушие.

Имменсо. Сколько я ни ищу в своей душе, а могу сказать лишь, что последние две недели погода стоит прекрасная. Это банально, но, увы, соответствует истине.

Миссис Эттин. Только для этого у вас и нашлись слова. Но между

нами есть нечто такое, для чего не найти слов: даже вам, непревзойденному мастеру слова.

Имменсо. Например?

Миссис Эттин. Ну, скажем, ощущение смертельной опасности.

Имменсо (с расстановкой). Миссис Эттин, есть вещи, которые я не смею сказать даме. Между прочим, я не смею сказать, что чувствую себя с ней в совершенной безопасности.

Миссис Эттин. Тем лучше! А вы в самом деле можете разговаривать со мной, словно с каким-нибудь булочником?

Имменсо. Этого я не скажу. Булочник — неотъемлемая часть общества. Без него мне пришлось бы умереть с голоду или питаться улитками. Но я отнюдь не уверен, что красивые женщины — позволено ли мне назвать их жрицами любви? — неотъемлемая часть общества. Ведь без них я но умру с голоду. Я буду жить как нельзя лучше.

Миссис Эттин. Без жриц любви не было бы и детей любви. Вы замечали, что дети любви, как и жрицы любви, очень красивы?

Имменсо. По статистике незаконные дети…

Миссис Эттин (поспешно). Я не говорю о незаконных детях, мистер Чэмпернун, я говорю о детях любви. А они рождаются в браке гораздо чаще, чем вне Ирака; во всяком случае, надеюсь, что это так. Но вообще-то они большая редкость и в браке, и вне его.

Имменсо. Я знавал подобных красавцев. Возможно, я к ним несправедлив, потому что сам — увы! — не блистаю красотой; но среди них были отъявленные негодяи.

Миссис Эттин. Моты, распутники и все такое, да?

Имменсо. Я и сам отчасти мот, насколько мне позволяют средства. Нет, я назвал бы их ворами, если разуметь под этим людей, которые не могут уплатить на то, что приобретают. Я назвал бы их негодяями, потому что люди, которые бессовестно берут взаймы деньги у тех, кто гораздо беднее их, и дают фальшивые долговые обязательства, на мой взгляд, негодяи. И, конечно, это распутники и распутницы.

Миссис Эттин. И все же они очаровательны. Олицетворение дивного блаженства. Живые родники любви.

Имменсо. Оттого я и ненавижу их. Они лишь позорят эти бесценные сокровища. Они — живое кощунство.

Миссис Эттин. Вот вы и довольствуетесь жалкими посредственностями и имеете детей, уродливых, как вы сами. Что же это за мир, где практичное уродство, отвратительно падкое до денег и собственности, процветает, а красота, которая живет благородными мечтами и непрестанно стремится их осуществить, обречена на нищету и презрение? Вы думаете, таким людям приятно брать в долг у бедняков, потому что только бедняки по простоте душевной дают деньги, или сносить домогательства торгашей? Разве их вина, если они предлагают свою любовь, а им говорят, что они должны либо ее красть, либо заплатить за нее всеми земными благами, свободой и чуть ли не самой жизнью? Разве это справедливо? Вы же умный человек — вы моралист по призванию. Разве так и должно быть? Ответьте честно. Не читайте мне проповедь; скажите откровенно, как мужчина женщине. Вам но кажется иногда, что так быть не должно?