Новеллы

Пиранделло Луиджи

Сознание собственной бесчестности не вызывало в нем сейчас ничего, кроме глухой и непримиримой ненависти ко всем, и в особенности к своему бывшему благодетелю, первой своей жертве. Он не знал, что нужно было от него дону Маттиа, но твердо решил ни в чем ему не уступать, иначе могут подумать, будто он, Дима Кьяренца, раскаялся в своем поступке, который всегда с негодованием отрицал, выставляя Скалу сумасшедшим.

Скала, который не видел своего врага уже много лет даже издали, в первый момент был поражен. Если б он встретил Кьяренцу на улице, то, наверно, не узнал бы — так страшно тот изменился.

«Кара Господня!» — подумал дон Маттиа и нахмурил брови при мысли, что, превратившись в жалкую

развалину, этот человек должен теперь считать, что уже искупил свою вину и поэтому не обязан делать ему, дону Скале, никаких послаблений.

Дима Кьяренца опустил глаза и с исказившимся от острой боли лицом, держась рукой за поясницу, осторожно приподнялся с кожаного кресла, но Саро Тригона чуть не силой усадил его обратно и сразу же, по всегдашней привычке нагромождая друг на друга бессвязные, беспорядочные фразы, стал объяснять цель их визита: он продает перешедший к нему по наследству участок земли дорогому дону Маттиа, который здесь присутствует, и готов немедленно выплатить в счет своего долга двенадцать тысяч лир дражайшему дону Кьяренце, каковой со своей стороны должен взять на себя обязательство не возбуждать судебного дела против наследства Ло Чичеро в ожидании...

— Спокойнее, спокойнее, сынок, — прервал его Кьяренца, опуская на нос очки. — Как раз сегодня я возбудил дело о наследстве, опротестовав векселя, подписанные вашим двоюродным братом и давно уже просроченные. Поздно спохватились.

— А мои деньги? — вскипел Скала. — Земля Ло Чичеро не стоила больше восемнадцати тысяч лир, а я уже вложил в нее добрых шесть тысяч: значит, по совести, ты не можешь получить эту землю дешевле чем за двадцать четыре тысячи лир.

— Пусть так, — совершенно спокойно ответил Кьяренца. — Но поскольку Тригона должен мне двадцать пять тысяч, то и выходит, что я, приобретая этот участок, теряю тысячу лир, не считая процентов.

— Значит... двадцать пять тысяч? — широко раскрыв глаза, вскричал дон Маттиа, обращаясь к Тригоне... Саро Тригона заерзал в кресле, словно его пытали горячими щипцами, лепеча:

— Но... ка... как?

— Сейчас, сын мой, я тебе все покажу, — невозмутимо ответил Кьяренца, снова схватившись за поясницу и с трудом приподнимаясь. — На это есть конторские книги. Там все записано.

— Оставьте в покое свои конторские книги! — выступая вперед, крикнул Скала. — Здесь речь идет о моих деньгах; тех самых, которые я вложил в этот участок.

— А при чем тут я? — прикрыв глаза и пожимая плечами, ответил Кьяренца. — Кто вас заставлял их вкладывать?

Дон Маттиа Скала вне себя от ярости повторил Кьяренце условия своего договора с Ло Чичеро.

— Плохо, — заметил Кьяренца, снова прикрыв глаза; ему стоило таких невероятных усилий сохранять внешнее спокойствие, что он еле дышал. — Плохо. Вижу, что вы до сих пор не научились вести дела.

— И ты еще смеешь упрекать меня в этом? — закричал Скала. — Ты!

— Я вас ни в чем не упрекаю. Но, Боже, вкладывая эти деньги, должны же вы были, по крайней мере, знать, что Ло Чичеро не мог никому продать свою землю, так как подписал векселя на сумму, превышающую стоимость самой земли.

— Значит, — продолжал Скала, — ты завладеешь и моими деньгами тоже?

— Ничем я не завладею, — поспешно ответил Кьяренца. — Я, кажется, объяснил, что, если даже оценить землю по–вашему, теряю больше тысячи лир.

Саро Тригона попытался вмешаться, он хотел разом выложить перед Кьяренцой двенадцать тысяч лир наличными, которые лежали в бумажнике дона Маттиа.

— Деньги всегда деньги!

— Глядишь, они и улетели! — поспешно возразил Кьяренца. — Знайте же, дорогой мой, сейчас лучше всего купить на них землю. Векселя — оружие обоюдоострое: проценты то растут, то падают, земля же никуда

не денется.

Дон Маттиа согласился с этим и, изменив тон, вежливо сообщил Кьяренце о своем давнем горячем желании приобрести участок соседа; потом добавил, что никогда не успокоится, если после стольких трудов эта земля достанется другому. Поэтому де желает ли Кьяренца пока что взять деньги, которые он принес; остальную часть, до последнего чентезимо, Дима Кьяренца получит не от Тригоны, а от него самого. И он, Скала, согласен заплатить все двадцать четыре тысячи лир, словно он и не тратил вовсе эти шесть тысяч лир, и даже, если Кьяренца будет угодно, — двадцать пять тысяч, весь долг Тригоны.

— Что я тебе еще могу предложить?

Дима Кьяренца, закрыв глаза, бесстрастно выслушал горячие доводы дона Маттиа. Потом ответил еще более мрачным и важным тоном:

— Послушайте, дон Маттиа. Я вижу, вам крепко приглянулась эта земля, и я охотно уступил бы ее, чтобы доставить вам удовольствие, если б только мое здоровье не было так расшатано. Видите, каким я стал? Врачи советуют мне отдохнуть в деревне на свежем воздухе...

— А! — задрожав от ярости, воскликнул Скала. — Значит, ты поселишься рядом со мной?

— К тому же, — продолжал Кьяренца, — сейчас вы мне выплачиваете даже меньше половины. Кто знает, сколько придется ждать, пока вы полностью рассчитаетесь! Между тем, получив эту землю сейчас, я легко выручу все сумму разом и смогу позаботиться о здоровье. Я хочу все оставить наследникам в полном порядке.

— Не говори так! — взорвался возмущенный Скала. — Уж будто ты думаешь о наследниках? У тебя и детей–то нет! Может, ты о племянниках заботишься? Раньше это было что–то незаметно. Лучше скажи прямо: «Я хочу напакостить тебе, как пакостил всегда». Видно, мало тебе, что ты разорил мой дом, можно сказать, убил жену и заставил в отчаянье бежать единственного моего сына. Тебе, видать, мало, что в награду за все мои заботы ты сделал меня нищим. Теперь ты хочешь отнять еще и землю, политую моим потом и кровью? Но почему, почему ты так жесток ко мне? Что Я тебе сделал? Ведь я не мог в себя прийти после твоего подлого предательства — ведь надо было заботиться о жене, которая умирала по твоей милости, подумать о сыне, бежавшем по твоей вине. Доказательств, вещественных доказательств твоего воровства, достаточных, чтобы отправить тебя на каторгу, у меня не было, и я молчал. Я поселился на этом клочке земли, а между тем все селение клеймило тебя, кричало тебе: «Вор! Иуда!» Но не я, только не я! И все же есть на небе Бог, понял? Вот он и покарал тебя, посмотри на свои воровские руки, какими они стали... Что же ты их прячешь? Ты же мертвец, мертвец! И все еще пытаешься навредить мне? Но знай же: на этот раз у тебя ничего не выйдет, нет, не выйдет! Я тебе сказал, на какие жертвы я готов ради этой земли. Короче, отвечай, согласен уступить ее мне?

— Нет! — яростно и зловеще вскричал Кьяренца; лицо его исказилось.

— Тогда ни тебе, ни мне! — И Скала пошел к выходу.

— А что вы сделаете? — не вставая с кресла, скривившись в жалкой гримасе, спросил Кьяренца.

Скала обернулся, с гневной угрозой поднял руку и, глядя врагу прямо в глаза, гордо ответил:

— Сожгу тебя!

VII

Выйдя из дома Димы Кьяренцы, дон Маттиа яростно тряхнул плечами и отогнал от себя Саро Тригону, который с понурым видом пытался объяснить ему свои благие побуждения. Потом он направился к знакомому адвокату, чтобы изложить ему все обстоятельства этого несчастного дела и узнать, не может ли он, Скала, действуя законным путем, добиться признания того, что дон Филиппино был должен ему шесть тысяч, и тем самым помешать Кьяренца завладеть землей.