Новик
Шрифт:
— Ну ты, Никит Степаныч, даёшь, — проворчал Леонтий. — Я ж ведь и сам поверил, что ты им серебро отдать готов!
— Если бы ты не поверил, то и они бы не поверили, — мрачно сказал я.
— А побожился ты им зря, — добавил дядька. — Грешно.
— Отмолю, — сказал я. — Да и не обещал я им ничего. Я им сказал, что саблю не трону? Не говорил.
— А я ещё думаю, надо было в Путивле-то хоть к причастию сходить! — улыбнулся Леонтий. — Думаю, так и помрём сегодня, не исповедавшись!
— Не помрём, — сказал я. — Подранки эти
Дядька коварно улыбнулся.
— Так ведь схрон у них тут наверняка где-то поблизости, — произнёс он. — Думаешь, мы тут первые, кого они так щипать вздумали? Ха, да конечно!
— Значит, днёвку устроим? — спросил я. — Отойдём только… А то здесь… Кишками воняет.
— Отойдём, — согласился дядька. — Ты отходи, а я тут… Поспрашиваю.
— Что хочешь делай, — сказал я, хватая поводья своей кобылы, чтобы увести её в сторонку.
Я отошёл с лошадью чуть в сторону от дороги, кинул поводья на берёзку, ослабил подпруги, а затем принялся стаскивать с себя куяк. Под рубахой расплывалось большое синее пятно, но рёбра, вроде бы, уцелели. Ощущения всё равно не из приятных.
Пособирал немного валежник, надрал бересты, развёл небольшой костерок. Вскоре с подветренной стороны послышались вопли разбойников, осмелившихся поднять руку на боярина Злобина. Я не вникал, чем там занимается Леонтий, пусть развлекается как хочет.
В остальном денёк был пригожий, светлый. Омрачали его только мольбы о пощаде, то и дело звучащие со стороны дороги, но я старался не слушать.
Я неторопливо начал варить кулеш, раз уж мы всё равно остановились тут на днёвку, насыпал пшена в котелок, залил водой. Душа просила жареной картошечки со сметанкой, с лучком, да под стопочку хорошей водки, но нет, придётся снова жрать, что дают. Картошку сюда ещё не завезли.
Вскоре вернулся Леонтий.
— Ты ранен, что ли? — насторожился я.
— Это ихняя, — отмахнулся дядька. — О, кулеш! Молодец, Никита Степаныч, озаботился!
— Чего разузнал? — спросил я.
— Ай, ничего толком, — скривился он. — Ты их атаману башку надвое рассёк, начисто, как кочан капусты. А эти… Так, на побегушках. Один и вовсе из соседней деревни, прибился к ним.
— И чего? — спросил я.
— А ничего, — хмыкнул дядька, запуская ложку в котелок. — Вон, висят все рядком. Доброе дело, считай, сделали.
— Зря, получается, возился? — спросил я.
— Ну как это! Нет! Про логово-то своё они мне поведали, как попу на исповеди, это про схрон с добром только старшой знал, — покручивая жирные от кулеша усы, сказал дядька. — Тут недалече. До вечера обернёмся, не сильно-то и задержимся. Если ты, конечно, Никит Степаныч, не против.
— Да почему бы и не сходить, — пожал я плечами. — Любопытно глянуть, как лихие люди живут.
— Опасаюсь я, как бы в логове том охраны не было, чай, не ввосьмером же они на промысел ходили, — задумчиво протянул Леонтий. — Но даже если и охрана, то всё одно, глянуть надобно.
Тут дядька был абсолютно прав, татарский плен не только предоставил нам отпуск со службы, но и лишил многих ценных вещей. Одна только сабля, к примеру, стоит рублей восемь, и хоть мы обзавелись другими, этот татарский кусок железа ни в какое сравнение не шёл с той саблей, что была у меня прежде. Добрый строевой конь, плюс один заводной мерин, это ещё рублей десять сверху без учёта седла, уздечки и прочей сбруи. Да, Гюльчатай оказалась неплохой послушной лошадкой, но степные кони не слишком-то хорошо годятся для боя или долгой скачки, они малорослые и не самые быстрые. Хорошо, что мне удалось сохранить свой куяк и шлем, не то пришлось бы тратиться ещё и на доспехи. Лук в саадаке и стрелы в зависимости от качества потянут ещё рубля на три-четыре. А чтобы собрать одного боярина в поход с нуля, нужно потратить рублей пятьдесят, не меньше, и мне повезло, что Никитке помогал отец, да и Леонтия собирать мне не пришлось. Но это было перед походом, а теперь — крутись как хочешь.
— Сейчас тогда поедим, да можно ехать, — сказал я. — Лишь бы они тебе в какую-нибудь топь дорогу не указали.
— Не, я поспрашивать-то умею, — рассмеялся дядька.
Доели кулеш, облизали ложки, убрали в чехольчики на поясе. У меня — замшевый, у дядьки попроще, из холстины. Разметал сапогом угли, затоптал тщательно, чтобы не случилось пожара, оправился. Можно ехать.
Разбойничье барахло дядька сложил в один большой мешок. Пригодного к употреблению или продаже хабара оказалось немного, не тащить же с собой окровавленные тряпки и засаленные портки, поэтому брали только железо. Топоры, ножи, в хозяйстве всё сгодится.
А потом отправились к разбойничьему логову, углубившись в лес по едва заметной тропке-стёжке, петляющей меж деревьев. Ехали след в след, шагом, настороже. Леонтий первым, я за ним.
Тульские леса в этом времени оказались удивительно густыми, и мы быстро упёрлись в непролазную чащу.
— Ну, дальше пешком придётся, — сказал Леонтий, хотя лично я думал, что нам пора возвращаться к дороге.
— Коней тут бросим, что ли? — не понял я.
— Почему сразу бросим? Оставим ненадолго, — сказал он.
— А если волки? — спросил я.
Помнится мне, волки чуть ли не до начала двадцатого века оставались огромной проблемой. Резали скот, забредали в деревни и города, и так далее. И не только на Руси, но и в Европе, иначе легенды про оборотней и волколаков просто не появились бы.
— Волков бояться — в лес не ходить, — усмехнулся Леонтий.
Я спешился, качая головой. Не хотелось бы мне остаться без лошади посреди леса.
Тропка, однако, вела нас дальше, через бурелом, и продравшись сквозь него, мы увидели небольшую полянку и несколько хижин возле маленького ручейка. Я немедленно схватился за саблю, Леонтий тоже вытянул свою.