Новик
Шрифт:
Я поднялся с перины, доковылял до стола. Даже ткань, в которую был завёрнут подарок, оказалась не просто тканью, а роскошной епанчой из дорогого красного сукна, подбитой горностаем. Я осторожно откинул край. В епанчу оказался завёрнут зерцальный доспех.
— Ох, ёп… — только и сумел выдавить я, примерно прикидывая стоимость зерцала и епанчи.
Подарок воистину царский. Дороже иного поместья, не всякий воевода подобным доспехом похвастать может, с чеканкой, с узорами. И более того, подарок с намёком, как любил делать Иоанн, мол, прекращай дырявить бока. Да и на службе в Ливонии пригодится.
Мерить
— Люб ты государю, — улыбнулась Евдокия.
— Может и люб, — пожал я плечами. — А тебе?
Евдокия залилась густым румянцем, опустила глаза. Можно было и не спрашивать, всё и так было ясно, но мне нравилось иногда её подразнить.
— И мне… — тихонько сказала она. — Ты мне ещё тогда… У Кремля… Приглянулся…
Иначе не возилась бы со мной столько времени. Я не рассчитывал на многое, в конце концов, прелюбодеяние — грех, а здесь с этим было куда строже, чем в моё время, так что ограничивался общением по душам и любованием красивой девушкой. До свадьбы — ни-ни. Она, конечно, была невестой завидной, но я пока жениться не хотел, даже на царицыной постельнице.
— Жди, — улыбнулся я. — Вернусь из Ливонии…
— Дождусь… — прошептала она.
Из военного похода возвращались далеко не все, даже с нынешними уровнями потерь в десять-двадцать процентов убитыми. От боевого поноса умирали в разы чаще, чем от вражеского оружия. Оно и понятно, тут ещё нет ни пулемётов, ни миномётов, ни бомбардировщиков. Честная война, лицом к лицу. Да и воина в богатом доспехе скорее возьмут в плен, нежели станут убивать.
Рана моя постепенно затягивалась, чувствовал я себя нормально. Приближалось Рождество, и встречать его в Можайске мне не хотелось. Хотелось поскорее добраться до войска, вернуться к своей сотне. А то обещался туда-обратно, одна нога здесь, другая там, а вышло вон как.
Рождественский подарок Евдокии я всё равно подарил. Выбрался на местное торжище и прикупил там жемчужные серьги. И в тот же день уехал.
Лошади мои отдохнули, но долго скакать я пока всё равно не мог. Я уже смирился и со своим опозданием, и с тем, что отмечать Рождество придётся в дороге. Ехал потихоньку, быстрым шагом, от одного яма до другого, чтобы не переусердствовать и чтобы рана не открылась снова. Она хоть и затянулась молодой розовой кожицей, я предпочитал не рисковать.
Ночевал на почтовых станциях, ямах, в города и сёла не заезжал. На всякий случай надевал царский подарок, чтобы издалека было видно, что едет не просто одинокий путник, а знатный господин. Не то, чтоб я опасался лесную братву, для них ярко-алая епанча скорее наоборот, подействовала бы как приманка, но лучше уж так, чем маскироваться под обычного странника. Обычные странники отриконь не ездят. А так сразу было ясно, едет не абы кто, а царский человек.
Рождество пришлось встречать на затерянном в глуши яме где-то за Торопцом, в компании сухонького ямщика и молодого конюха. Рождество в одиночестве не встречают, традиция. Одарил каждого серебряной копейкой, за это даже лошадям моим задали овса, а не сена. Мелочь, а приятно.
Великие
И если в прошлую мою дорогу мне порой встречались помещики, едущие на войну, то теперь за всё время пути мне не встретилось ни одного воина. Я ехал последним, опоздав даже среди опоздавших. Меня это, конечно, выставляло не в самом выгодном свете, но у меня имелся убойный аргумент. С царской печатью и подписью.
Хотя и он мог не сработать, если князь Курбский вдруг того пожелает.
В Псков я прибыл под торжественный звон колоколов, аккурат на праздник Обрезания Господня. Опоздал на неделю, но вокруг города так и стояли шатры тех, кто не уместился на постоялых дворах и квартирах. Войско оставалось в городе.
Первым делом я отстоял службу в церкви вместе со всеми, иначе и быть не могло. А уже потом отправился в кремль, к воеводе.
Князь Курбский принял меня в кремле, немного помариновав ожиданием. Принял, не отрываясь от работы, стоя за пюпитром и медленно пописывая что-то на листе бумаги. То ли подражал царю, то ли что, я так и не понял.
— Письмо тебе от государя, княже, — сказал я.
Курбский взглянул на меня совсем иначе. С интересом. Я протянул ему запечатанное письмо, отошёл, ожидая дальнейших указаний или разрешения уходить.
— Так-так-так… — пробормотал князь, разворачивая письмо.
Сейчас он казался мне вполне нормальным человеком, ничуть не напоминая предателя и негодяя. Стоял за пюпитром, читал письмо, медленно водя пером по строчкам. Один раз взглянул на меня, удивлённо вскинув брови, снова погрузился в чтение. Я терпеливо ждал.
— Ну, что опоздал, это ничего страшного, сотня твоя на месте, это главное, — сказал Курбский, на секунду отрываясь от письма. — Служи, сотник, служи храбро.
— Разрешите идти? — спросил я.
— Погоди, — сказал воевода.
Пришлось подождать ещё немного, пока князь дочитает письмо до конца. Тут вообще с грамотными людьми было всё не так просто, бегло читать и быстро писать могли считанные единицы. Уровень, который показывают некоторые второклассники на технике чтения, для многих местных был попросту недостижим. Но, с другой стороны, здешняя манера письма одной сплошной строкой, без пробелов, как-то не оставляла выбора. Хочешь понять и осмыслить? Читай медленно, букву за буквой.
— Сотня у тебя, значит, особая? — хмыкнул князь.
— Так точно, — машинально ответил я.
— Понятно, — сказал он, продолжая читать.
Дочитав письмо, он бросил его в жаровню, которая стояла в углу комнаты для обогрева. Я смотрел, как занимается пламенем письмо, которое я вёз через половину страны.
— В Сторожевом полку ты, верно? — спросил он.
— Так точно, княже, — сказал я.
— Даст Бог, и на твою долю ливонцев хватит, — пробормотал он. — Ладно, ступай. К сотне своей. Раньше весны всё равно не выйдем. С Юрьева магистр осаду снял, получил по зубам, с Лаиса тоже… Весной и погоним мерзавцев, как лёд с рек сойдёт.