Новик
Шрифт:
— Тихо! — повторил воевода. — Клянусь вам, други! Велено мне до весны ждать!
Ни слова неправды, если так посудить. Только приказ это не Иоанна Васильевича, а другого правителя.
— Кем велено, Жигимонтом?! — крикнул я. — С которым ты сносился тайно?
Курбский изменился в лице, побагровел. Я продолжил, не позволяя ему вставить хоть слово.
— Давно в Литву отъехать замыслил, князь? — спросил я. — Почём нынче Родиной торгуют, сколько дали тебе? Чего тебе Жигимонт обещал такого, что Иоанн Васильевич дать не может? Вольностей? Золота? Серебра? Польский круль всех
— Убью! — заревел Курбский, выхватывая саблю.
Я машинально схватился за то место, где обычно висела сабля, и лишь хлопнул себя по бедру, оружие мне пока так и не вернули. Зато князь кинулся в атаку, по-кавалерийски рубанув воздух передо мной, размашисто, с плеча, я лишь чудом успел отскочить назад, когда понял, что безоружен.
Толпа зашумела, бояре и князья, охочие до зрелищ, горячо приветствовали драку, осуждая при этом нападение на безоружного. То, что Курбский напал на меня, только доказывало его вину, на воре шапка горит. Поступок князя его не красил.
— Правда ему глаза режет, бояре! — крикнул я, отступая в сторону толпы.
Кто-то протянул мне саблю, я немедленно схватил её, взмахнул, привыкая к новому для себя балансу и весу оружия. Лучше хоть с каким-нибудь дрыном, чем вовсе безоружным. Да и не зря я с утра выпендрился и надел зерцало, хоть и не собирался идти в бой.
Следующий удар я отвёл в сторону клинком, попробовал выйти на контратаку, в тот же миг чувствуя, как мою рану прострелило острой болью. Физические нагрузки мне пока были противопоказаны терапевтом.
Курбский скорчил свирепую гримасу, махнул саблей крест-накрест, скорее разминая кисть, нежели реально пытаясь нанести удар. Против меня теперь стоял не лесной тать, годный разве что для того, чтобы гонять безоружных купцов, напротив меня стоял бывалый воин, прошедший десятки походов, матёрый убийца. Но страха я не чувствовал. Потому что я знал, что я прав, а он — нет.
Разве что распоротый бок опять саднило и тянуло. Да и чужая сабля казалась чересчур тяжёлой.
Бояре прижались к стенкам, освобождая для нас максимум свободного пространства, и я вдруг почувствовал, как их надежды связываются со мной. Я понял, что сейчас именно от меня зависит, выйдет ли русская армия вовремя и добьёт ослабевшую Ливонию, или же задержится до весны и будет сражаться уже с половиной Европы, чтобы выйти из этой войны спустя двадцать лет, разорённой и опустошённой. Груз ответственности давил жёстко, но я распрямил плечи и хрустнул шеей.
— Давай… Иуда, — попытался я спровоцировать князя.
Курбский поморщился, злобно нахмурил лоб, но на провокацию не поддался, медленно пошёл кругом, приближаясь ко мне по спирали. У меня имелось неоспоримое преимущество — доспех, когда мой оппонент носил только ферязь, и это, пожалуй, уравнивало шансы. Я тоже начал медленно двигаться, ожидая нападения в любую секунду.
Весь остальной зал словно перестал существовать, остался белым шумом где-то за краем сознания. Остались только мы двое, кружась в этом смертельном танце.
И всё-таки Курбскому удалось напасть внезапно. Вместо широкого размаха и богатырского удара он выбрал скрытный и ловкий выпад,
Клинки столкнулись с громким лязгом и скрежетом, я вскинул их вверх, запирая князя в клинче, ударил свободной рукой по скуле. Он, кажется, и не ожидал такого, что я стану драться на кулаках, как смерд на Масленице. Ударил справно, так, чтобы звёзды из глаз посыпались, и князь пошатнулся, но оружия не выпустил и мне сделать удар не позволил.
И пока он не пришёл в себя, я наступил каблуком на его сапог, одновременно с силой толкая его от себя. Бесчестно? Может быть, но я предпочитал думать, что в бою любые средства хороши, а у нас не Божий суд и не драка на ринге, а самое обыкновенное смертоубийство. Либо я его, либо он меня, третьего не дано.
Князь равновесия не удержал, полетел на пол спиной вперёд, выставив перед собой саблю и успев напоследок царапнуть меня по зерцалу. Я кинулся следом, пытаясь заколоть его, но только ранил в левое плечо. Пнул по другой руке, чтобы выбить саблю, но и в этом не преуспел, Курбский попятился назад, как таракан, быстро перебирая ногами.
Я быстро хлестнул саблей, насколько сумел, работая одной только кистью, и на этот раз мне повезло. Удар пришёлся князю Курбскому прямо в лицо, самым кончиком клинка. Хлынула кровь, вся толпа разом ахнула. И я добил ослепшего князя горизонтальным ударом, начисто отсекая предателю голову.
Всё это произошло в мгновение ока, хотя мне казалось, что время тянулось как засахаренный мёд, и возобновило свой бег только когда голова Курбского покатилась по дощатому полу.
Я вдруг почувствовал резкий приступ слабости. Рана всё же открылась. Рубаха и поддоспешник напитывались кровью, я рухнул на одно колено, не в силах совладать с этой слабостью. Голова кружилась, во рту пересохло. Но я точно знал, что теперь эта война пойдёт совсем по-другому, а князь Курбский не сбежит в Литву, чтобы вернуться с войском Сигизмунда и Стефана Батория. Уже одно это вселяло в меня радость.
— Ранен он!
— Вяжите его, он воеводу убил!
— Не сметь!
— Лекаря сюда!
— Письмо гляньте, письмо!
— Мстиславский теперь воеводой!
Вокруг началась суета, всё мелькало, одни лица сменяли другие, кто-то из бояр помог мне подняться, чьи-то руки начали быстро и ловко снимать с меня доспех. Меня куда-то понесли, саблю забрали. А потом я отключился.
Проснулся уже в другом месте. На перине, а не на твёрдых нарах, и это уже радовало, только вместо заботливых рук Евдокии питьё мне поднесли мозолистые и грубые руки Леонтия.
— Так и думал, что к вечеру очнёшься токмо, — вздохнул он.
Я отпил из ковша, откинулся назад на подушки. Разговаривать не было сил. Да и не хотелось.
— Повезло тебе, Никитка, — хмыкнул дядька. — Как есть повезло. Приглядывает там за тобой кто-то небось, ангел какой, херувим. Я бы вот супротив князя на сабельках выходить не рискнул.
Ответа он не дождался. Я молча смотрел на него.
— Да и прав ты оказался. Письма Жигимонтовы нашлись, — сказал он. — И впрямь продался, Иуда…