Новогодний реванш

Элизабет Морган

— Серьёзно? — спрашиваю я, и прежде чем она успевает ответить, Ками, у которой, должно быть, сверхзвуковой слух, говорит с расстояния в несколько футов, с двумя фужерами шампанского в руках.

— Её бывший был мудаком и сказал ей, что когда она носит розовое, она недостаточно серьёзна, чтобы с ней встречаться.

— Кэм! — говорит Эбигейл, отступая назад и выхватывая запасной бокал из её рук. — Мы можем не вываливать все мои травмы, связанные с отношениями, на человека, который позволяет нам провести ночь в своей шикарной ложе в Мэдисон Сквер Гарден?! Ради Бога!

Я хочу улыбнуться

её смущению, но во мне закипает гнев.

— Твой бывший запрещал тебе носить розовое? — спрашиваю я, в замешательстве.

— Не-а! — говорит Кэт, выделяя букву "а" в слове. Эбигейл смотрит на свою другую подругу.

— Они преувеличивают. Он не запрещал мне. Просто… он не был его любимым, — говорит она, но маленькие белые зубки выдвигаются, чтобы прикусить её нижнюю губу.

— Звучит как мудак, — говорю я и снова притягиваю её к себе, обнимая за плечи. Я беру фужер с шампанским, делаю глоток и с улыбкой передаю его обратно. — Когда ты со мной, ты будешь носить только розовый, хорошо? — Я говорю, мои слова строгие, но с улыбкой на губах.

Она смотрит на меня широко раскрытыми, потрясёнными глазами, и каким-то образом я понимаю, что это важно для неё. Важный момент.

В другом конце комнаты я слышу, как Кэт выдыхает: "омойбог", но я сосредоточен на Эбигейл, чьи глаза всё ещё широко раскрыты. — Да, rubia? — спрашиваю я, понизив голос.

— Да, Дэмиен, — отвечает она с самой маленькой, застенчивой улыбкой, когда свет на арене гаснет и фанаты кричат.

Но я не упускаю того, как её лицо засветилось за миллисекунду до этого.

Глава 17

18 Ноября

Дэмиен

По дороге ко мне домой она всё ещё улыбается и хихикает, вспоминает моменты, которые показались ей смешными, крутыми или впечатляющими во время концерта, и пересказывает их мне, как будто я не был рядом с ней всё это время.

Я люблю это.

— Почему ты не всегда такая? — спрашиваю я с улыбкой, когда она замолкает. Её лицо поворачивается ко мне. Фары машин встречного движения мелькают на её улыбке, а глаза мягкие.

Беззаботные.

Это прекрасно.

— Какая? — спрашивает она, смущаясь.

— Свободная. Счастливая, — говорю я, уточняя.

— То есть громкая и несносная? — спрашивает она с самоуничижительным смехом. Мы вовремя оказываемся на красном свете, и я в замешательстве поворачиваюсь к ней.

— Нет. Счастливая. Как будто ты наслаждаешься жизнью. — Она вздыхает и поворачивает голову, глядя в окно и отстраняясь от меня.

— Сегодняшний вечер прошёл на ура, Дэмиен. Правда. Я так не веселилась с… Боже. Я не знаю. — Она меняет тему, смущается или что-то скрывает. Мне это не нравится. Я протягиваю руку, беру её за подбородок, чтобы она посмотрела на меня.

— Эй. Не делай этого.

— Делать что?

— Менять тему. Почему ты не всегда такая?

— Я всегда такая, — лжёт она, и я вижу это в её глазах.

— Тогда почему обычная ты не такая счастливая, беззаботная версия? — Она не отвечает. — Та версия, которая дурачится со своими друзьями, отличается от версии, которая была со мной в шикарном ресторане всего несколько часов назад. Почему? — Она сморщила нос от моих слов.

— Это не… женственно, —

говорит она со вздохом.

— Что?

— Парни. Они не… Люди… не… — Загорается зелёный свет, и я еду, давая ей пространство, необходимое для комфортного ответа без моего пристального взгляда. — Эта версия недостаточно серьёзна. Она не… правильная. Мне почти тридцать. Люди перестают думать, что розовый, цвета жвачки, блёстки и улыбки — это мило, когда тебе уже за двадцать один.

— Ты розовая, как жвачка? — спрашиваю я с улыбкой. Я видел намёки на это, но не подлинные доказательства. Ещё один вздох. Светофор загорается зелёным, и я возвращаю руку на руль.

— Раньше была. — Её лицо возвращается к окну, избегая моего взгляда.

— Раньше? — Речь идёт о бывшем. Я знаю это, не спрашивая. Это то, о чём говорила Кэм.

— Боже, ты сегодня терапевт? — спрашивает она со смехом, но это не раздражённый звук, которого я наполовину ожидал. Ещё один вздох, и затем она отвечает. — Раньше была, но несколько лет назад я начала… меняться. У меня есть бывший, и я не соответствовала его представлениям об идеальной женщине. Он хотел меня более… консервативной. Спокойной. С детства я была розовой, сияющей и улыбающейся. Это был механизм преодоления, в какой-то степени. Моё детство… Не всё было солнечно и радужно, но моя сестра любила розовый, а я любила свою сестру, поэтому я сделала жизнь розовой, солнечной и радужной. Я полагала, что отталкивание этой части меня в сторону было частью взросления. — Её глаза всё ещё смотрят в окно, как будто она возвращается в другое время, к другим разговорам. Моя рука перемещается на её бедро, и её рука инстинктивно накрывает её, соединяя свои маленькие пальчики с моими. — Но я думаю, что ошибалась. Это ненормально — так меняться. — Я хочу сказать что-то.

Каждая молекула моего тела умоляет меня об этом. Но я этого не делаю. Я жду её ответа, давая ей возможность выговориться.

— Я изменилась. Я стала одеваться по-другому и делать разные вещи, и… Боже, это так стыдно, — говорит она со смехом. — Я даже перекрасилась в брюнетку, чтобы соответствовать. — Я быстро оглядываюсь на неё, а она смотрит на меня с небольшой улыбкой. — Это было глупо.

— Что случилось?

— Я… Ничего не вышло.

— Он порвал с тобой?

— Можно сказать и так. Мне сказали, что даже после многих лет отношений, хотя они были ими в моём воображении, я, по сути, была просто… местозаполнителем для него. Я была просто весёлым времяпровождением. — Иррациональный гнев пробегает через меня. — Всё нормально. Я… получила своё, — говорит она с небольшой улыбкой, которая, как я уверен, значит больше, чем слова или движение вперёд.

— Хорошо. Надеюсь, было больно, — говорю я, и я серьёзно. Любой, кто заставил эту великолепную женщину сомневаться в себе, заслуживает того, чтобы сгореть.

— В любом случае. Я знаю, что глупости — это… ребячество. Но мне уже надоело это скрывать. Я не думаю, что вырасту из этого в ближайшее время, так что… — Она слегка пожимает плечами. — Это просто часть меня, которую я снова учусь любить.

— Мне это чертовски нравится, — говорю я, сворачивая на парковку своего дома. Её лицо поворачивается к моему, смущённое.