Новогодний роман

Блажиевич Денис Викторович

– Чувствуешь, Подифор?
– спросил он у Дудилова.

– Что?
– Подифор Савельевич растерялся, услышав неожиданный вопрос. Чулюкин оставив недоумевающего Дудилова, обратился к Рыбе.

– Вы, Иван Никифорович, что на себя выливаете, когда даму наповал сразить желаете?

Иван Никифорович покачал самодовольно телом, постепенно с распространением алкоголя пропадала слаженность в движениях и мыслях.

– Кензо, что же еще.

– Есть такой ингридиент.
– согласился Чулюкин.
– Но немного. Что же это? По ярости вроде бы Дихлофос. Но откуда ему взяться здесь. Кто же сам себя травит. Никто. Дабл виски. Точно. Дабл виски. Помнишь, Савельевич 98 -й, когда у Шаурмы Махачкалинского бензаколонка сгорела? Там

пакля, что возле сожженной канистры нашли, также пахла. Дымом и дабл виски. Звонков, ты что ли?

– Угадал гад.
– Звонков нехотя выступил из своего укрытия.

– Нехорошо гражданин Звонков ругаться.

– Ты не по форме, чтобы меня совестить.
– Звонкову показалось, что наступает подходящая минута для расплаты. Конфискованные елки стучали в его сердце.

– Тюкну, сейчас тебя за все хорошее и никуда жаловаться не побежишь.

– Не угрожай, Звонков.
– поиграл побелевшими желваками Чулюкин.
– Я здесь с друзьями.

– С какими только. Если с такими как я не поздоровится тебе. Будет тебе от начальства если узнает.
– со злорадством произнес Звонков.
– Ёкнутся тебе мои ёлки. Отрыгнутся они тебе колючками.

– Цыц, Звон.
– сердито оборвал Звонкова Дудилов.
– Потом между собой решите. Видишь гости у нас.

– Merchaba.- сказал один из вошедших во время перебранки в гостиную турок и добавил по-русски, совершенно чисто.

– Здравствуйте.

Он не был похож на хрестоматийного турка в атласных шальварах, красной феске с тонким лошадиным кемалем и восточным многослойным базаром вместо характера. Мало того, что он не имел никаких усов. Не в этом дело. У нас пятую графу в паспорте отменили тоже. Мало того, что у него было застенчивое дамское брюшко, пухлая шея, слабые руки и широкие бедра- основание равнобедренного треугольника. Не каждый турок янычар, не каждая иголка - ятаган. Основным являлось то, что он был белее снега, белее белого. Совершеннейший альбинос. Представьте себе. Белые прямые, а не выпрямленные волосы ниже нормы, следуя застоявшейся моде. Под этими волосами сахарная голова с тяжеловатыми наспех сляпанными чертами. Красные кроличьи глаза с расширенным сладострастным зрачком и розовые, пропускающие солнечный свет, уши. Надежная преграда разве что для альфа лучей.

– Шабан Кораман.
– представился альбинос.

В это верилось с трудом.

– Мустафа-эфенди.
– почтительно назвал имя своего спутника Шабан Кораман.

Мустафа - эфенди был высоким, выше Подифора Савельевича. Излишне жирен в силу возраста. Лоснились выбритые до синевы щеки и подбородок с вертикальной ложбинкой. Глаза ушли далеко внутрь под защиту нависших над ними густых и ухоженных бровей. Снизу глаза были окружены врожденными пигментированными пятнами. Нос был тонкий и прямой. Он заканчивался обихоженными усами (минимум раз в неделю, десятиминутный сеанс у личного парикмахера) и плотоядными губами. Мустафа-эфенди носил землистого цвета узкополую шляпу с перышком. Был мудр, расчетлив, отважен и пальто его с чернобурым воротником лежало на заботливых руках Шабана Корамана, а не на вешалке. Вид Мустафы-эфенди как нельзя точно подходил к словам плаката у железнодорожных полосатых и опасных переездов. " Не торопись. Поезд мгновенно остановиться не может". Мустафа-эфенди сел на кончик стула, подогнул под себя остроносые с бежевыми боковыми вставками туфли. Приготовился к прыжку. Шабан Кораман положил хозяйское пальто на колени, так чтобы драгоценный воротник безопасно свисал, не касаясь пола. Чулюкин по-свойски грохнулся рядом с Рыбой. Ивана Никифоровича кануло вперед и назад. Звонков остался у двери. Сжатыми кулаками наполнил карманы. Вошла Изольда. Она принесла гигантскую, утомленную в духовке, печеную индейку. Поставила ее в центре богатого стола. Зачем-то индейка была прошита вдоль середины деревянными зубочистками с бумажными зонтиками. Изольда отошла от стола и встала, как часовой

на посту, у солончакового растрескавшегося подоконника, где за занавеской она могла видеть рукастое алое. Были слышны взрывы ранних петард за окном на улице. Нетерпеливые голоса невыдержавших ожидания людей. Подифор Савельевич медлил. Что-то подсказывало ему. Спешить не стоит. Размеренно нужно было подходить к делу. Сановно. Издалека начал Подифор Савельевич.

– Да.
– отрываясь от дум, Дудилов поднял свою ратную голову. 58-й размер фуражки.

– Ты, что и в правду турок?
– спросил он у белоснежного Шабана.

– В Синопе родился.
– отвечала живая реклама отбеливателя для стиральных машин.

– А русский откуда так хорошо знаешь?

– В Анталье долго живу.

Понимающе кивнул головой Подифор Савельевич.

– Это где-то под Курском. А это?
– Подифор Савельевич сделал рукой круг вокруг своего лица.
– Ты не обижайся, конечно, нас так в школе учили. Во Франции французы живут, в Германии немцы. В Африке негры, а в Турции черные.

Сам того не подозревая, Шабан в ответ процитировал древнего царя Соломона.

– Все проходит. Пройдет и это.
– потом добавил.

– Не знаю. Отец, мама нормальные. Братья и сестры, как надо. А я говорят, генетический сбой. Тяжело быть белым.

Мустафа-эфенди негромко сказал что-то Шабану. Тот выслушал и также негромко ответил.

– Он что совсем ничего не понимает.
– поинтересовался Подифор Савельевич.

– Наоборот. Мустафа-эфенди понимает все. Сказать ничего не может.

– Хороший у вас язык. На наш похож. С оттяжкой можно приложиться. Как это. Бен ютюйю тамир этирмен истийорум.
– по слогам медленно произнес Подифор Савельевич.

Его поддержал Иван Никифорович.

– Боркун не кадер. Гюле-гюле. Сосисон.

Чулюкин не остался в долгу.

– Гечит капалы. Рафадан йумурта. Ийи актамлар.

Звонкову было что сказать.

– Мутлана. Дёрт кулаклык. Дондурма.

После столь содержательных реплик с мест взгляд Мустафы-эфенди оттаял. С лица Шабана Корамана не сходила улыбка. Можно было подумать, что Турция действительно находится где-то под Курском. Но что это?

– Давайте-ка - Подифор Савельевич приподнял первую попавшуюся бутылку.
– За встречу.

Мустафа покачал головой. Шабан извинился.

– Нам нельзя.

Или в районе Казани, но однозначно, где-то неподалеку находилась Турция. Шабан Кораман осторожно осведомился у Подифора Савельевича.

– Может быть, мы приступим?

– Чего ж. Давай приступим.
– Подифор Савельевич развел руками. Но посмотрев на Шабана, не сдержался. Привлекал его этот человек- фотографический негатив.

– Можно же, наверное, операцию сделать. Имею ввиду, чтобы не так выделяться.

– Зачем?
– спросил Шабан.
– Под паранджой и так не видно.

– Не понял.
– Подифор Савельевич напрягся. Заметив это, Шабан никогда не бледневший при встрече с опасностью пояснил.

– Я фигурально выразился. Мне все равно, что обо мне подумают. Пожалуйста, это копии контракта. Можете ознакомиться.

– Зачем они мне. Я сразу вижу человек хороший.
– отмахнулся Дудилов.
– Иван Никифорович посмотри там.

Рыба вчитывался в расплывающиеся строчки томительно долго. Пропускал фразы и начинал сначала. Морщил нос, смешно фыркал и вытирал шею своим роскошным галстуком. Раскачивался, пока не бросил якорь на плече Чулюкина, а на последней странице контракта сложил губы трубочкой и произвел длинный нехороший звук, не принятый в светском обществе. Рыбу разнесло капитально. Тем не менее после того как он несколько раз проверил контракт на наличие водяных знаков и бесплодных поисков зажигалки, в которой он нуждался для того, чтобы убедиться, что в контракте нет никакой тайнописи, Рыба бросил утвердительно вниз свою лысеющую головушку. Челка хлестнула кончик носа, как нагайкой казацкой прогулялась.