Новости любви
Шрифт:
– Значит, мы не увидимся сегодня вечером? – шепнул мне Мустафа, воспользовавшись моментом, пока его приятельница вышла из зала.
– Нет, Мустафа, – устало ответила я. – Разве что вы взорвете какой-нибудь автобус.
Рашид показался мне типичным представителем эдаких конфетных террористов, которых специально муштруют для телевидения, чтобы тронуть сердца телезрительниц во всемирном масштабе. Он вытащил тяжелый серебряный портсигар, достал сигарету и закурил, щелкнув увесистой золотой зажигалкой. Его наглые голубые
– Вот что, Рашид, – начала объяснять я. – Ай-би-эн хочет, чтобы мы сняли настоящего борца за свободу. Человека, который действительно сражается, а не упражняется в риторике, словно на филфаке университета.
Рашид обольстительно улыбнулся, как бы давая понять, что уже одно то, что он так великолепно одет и сверкает изумительными зубами, должно убедить меня в том, что передо мной не обычный экземпляр и что речь идет не о стандартном наборе душещипательных сцен для телезрителей, охочих до кровавых зрелищ, за которыми высунув языки гоняются западные журналисты.
– Теперь послушайте меня, – сказал он на безупречном английском. – Вы делаете интервью с моим братом. Только благодаря мне он согласился говорить с вами. Я разрешил ему это. Если сейчас вы передумали разговаривать со мной, хотя вы убеждали нас, что это нужно вам для вашего репортажа, ничего страшного. Просто скажите, что передумали.
– Не совсем так, Рашид. Вот что я хочу объяснить, – сказала я, потянувшись и взяв его холеную руку, – мне нужен человек, руки которого действительно в крови. Человек, который действительно работает для революции, а не занимается болтовней.
Рашид молчал.
– Другими словами, мне нужен человек, который убивал ради идеи – как ваш брат. Вот почему, к сожалению, у нас сегодня вряд ли что получится с вами.
– Зачем ходить вокруг да около, Саммерс, – саркастически заметил Крис, сдвигая на лоб свою широкополую «Индиану Джонс», – почему бы не поговорить начистоту?
Мы вышли на улицу. Пронзительно светило солнце. Мы брели по грязной мостовой по дороге, ведущей к старому городу, и Рашид рассказывал нам о своей жизни.
– Я вступил в Ашбаль, палестинскую молодежную организацию, когда мне было четырнадцать. Там меня научили обращаться с ручным гранатометом. Я был мальчиком-гранатометчиком.
Крис бросил на меня многозначительный взгляд. Он разбирается в таких вещах. Ему хорошо известно о мальчиках, которых бросают на передний край с гранатометами, чтобы они палили в любую движущуюся цель, какая только обнаружится в радиусе одной мили. Такой целью оказался Валери…
– А что чувствуют родители, дети которых занимаются этим делом?
– Они готовы пожертвовать даже своими детьми, если это нужно для освобождения родины.
Мы нашли пустую скамейку неподалеку от «Стены Плача». Рядом
– И чем же вы занимаетесь теперь, Рашид? – спросила я.
– Я преподаю химию в Рамаллахе на Западном берегу, – отвечает он, подставляя лицо солнечным лучам.
– Вы говорите – химию? – спросила я, чувствуя тошноту.
Он улыбнулся.
– Я учу ребятишек, как получать нитроглицерин.
– А зачем он нужен?
Мое сердце едва не выскакивает из груди.
– Для детонаторов, – терпеливо объясняет он. – Мои ученики могут взорвать дом, несколько автомобилей или даже целое военное поселение.
– Или, например, пассажирский автобус где-нибудь между Хайфой и Тель-Авивом, – мягко добавляет Крис. – Правильно, Рашид?
Тот пожал плечами и снова подставил лицо солнечным лучам.
– Значит, это правда, – настаиваю я. – Вы изготовляете взрывчатые вещества?
Он даже не шевельнулся. Когда он заговорил, казалось, его губы лениво вздрагивают, нехотя выпуская слова.
– Вообще-то, я просто сижу и греюсь на солнышке. Меня не уличили ни в чем преступном. Почему же вы пытаетесь это сделать?
– Я вас не обвиняю, Рашид. Я просто удивляюсь тому, что вы…
– Что я изготовляю взрывчатые вещества, которые уничтожают автобусы? – доканчивает он за меня.
Он вперил в меня немигающий взгляд. Его губы сложились в жесткую линию. Я почувствовала головную боль.
– Так вы это сделали? – спросила я едва слышно. И вместо ответа получила только улыбку.
– Передайте привет моему брату, – сказал он, вставая.
Он удаляется ленивой походочкой, но вдруг останавливается и, подняв вверх сжатый кулак, восклицает:
– Революция или смерть!
Иерусалимская тюрьма представляла собой несколько одноэтажных каменных зданий, окруженных довольно высокой оградой. Здесь располагалось центральное полицейское управление, где содержались преступники, как военные, так и уголовные, в ожидании судебного приговора.
Максуд, брат Рашида, сидел в одной из небольших комнаток для свиданий. Наручники на его руках были защелкнуты не за спиной, а впереди – так, чтобы он мог курить во время интервью. Крис снимал, а Максуд, почти не слушая моих вопросов, сыпал банальными революционными фразами.
– Израильтяне убивают наших детей.
– Ваш брат передавал вам взрывчатку для взрыва автобуса?
– Нас не заставят прекратить борьбу за освобождение Палестины.
– Вам не кажется несправедливым то, что вы находитесь в заключении, а ваши лидеры ведут шикарную жизнь, владея виллами на Ривьере?
– Марксизм – вот наше оружие.
– Нельзя ли найти мирное решение конфликта?
– Мы готовы умереть за нашу родину. Мы будем бороться до тех пор, пока не изгоним оккупантов с нашей земли.