Новые крылья
Шрифт:
Тане немного лучше, даже взялась нарисовать кое-что. Даст бог, завтра, в праздник мы все будем более или менее здоровы.
Солнце в окна, колокола звонят. Христос воскресе! Т. еще лежит, но, кажется, ей лучше, повеселела. Поздравив своих, поехал за М. Христосовались, поздравляли. Вместе с яичком вручил ему галстук. Он очень растрогался. После церкви поехали к Вольтеру разговляться. Гостей тьма, все целуются. То один, то другой садится к роялю, музыка и пение непрерывно. Стол ломится. Никогда еще у меня не было такого праздника, мы дома всегда скромно справляем. Мне даже стало немного грустно за маму с Таней, как они там бедные одни? Столько было гостей, что Ольгу я не сразу увидел. Подошел поздравить. Она и в губы тоже поцеловала. Я еле удержался, не сделав поцелуй глубже и не взяв ее за талию. Так сильна во мне, хоть и недавняя, а все же привычка. По выражению ее лица я понял, что она почувствовала мое желание. М подошел к нам, они христосовались. Он сказал, улыбаясь, несколько иронично: «Ах, да. Вы же знакомы». Ольга тоже улыбнулась и ответила ему в тон: «И очень близко». М. позвал к роялю петь. Он сел играть, пели романсы, потом он играл свои веселые песенки. Когда усаживались за стол, Ольга громко позвала меня по имени и указала место подле себя. Вольтер запротестовал, сказал, что я буду сидеть с ними. Ольга стала спорить. Меня это очень смутило. Наконец расселись все рядышком. Я между В. и Ольгой, Миша от В. по другую руку. Хлебосол В. потчевал нас с утроенной силой, без конца подливал мне вино, целовался, и, наконец, потребовал выпить с ним на брудершафт и звать
Очнулся еще затемно, часа в четыре, разбитый, с головной болью, и поехал досыпать домой.
Разбудил меня смех и веселые женские голоса. Это Ольга у нас, заехала навестить и поздравить Таню. Жалела очень, что Таня так разболелась, целовала ее и голубила. Я был сдержан, отворачивался и отвечал односложно. Все походило на то, что эти Ольгины нежности и мне отчасти предназначались. Смотри, мол, я бы и тебя погладила и приласкала, если бы ты вел себя лучше. Проводил Ольгу молча, только до извозчика. Когда она уехала, снова завалился спать. Второй раз разбудила меня мама. Миша приехал проведать меня и поздравить моих с праздником. Мама его угощала, они болтали без умолку, как хорошие кумушки. Потом сидели с М. у меня. Я был угрюм, сказал, что еще страдаю с похмелья, разговор не ладился, и М., наконец, ушел. Я обратно лег, на этот раз не сразу, но, все же, заснул опять. В третий раз проснулся уже под вечер. Приснилось мне все это что ли? И Ольга была, и Миша. По мне, так не видеть бы их обоих. Проклятое кольцо никак не снимается. Походил немного по комнатам, поболтал с Таней. Ей лучше, стала понемножку вставать. От нечего делать лег спать уже совсем.
Человек от Вольтера с запиской. Ждет меня к себе. С некоторым удивлением ощутил, как послание это вызвало во мне досаду и чуть ли не отвращение. Что если не ходить? Что если бросить всё и вернуться в театр? Впрочем, что мне театр? С каким удовольствием уехал бы я отсюда, отправился бы, куда глаза глядят, как можно дальше. Вот прямо сейчас встал бы и уехал, не собравшись даже. Если бы не мама и Таня! Я привязан к этому городу, к этой квартире, а теперь еще и к ним. Что я для них? И что они для меня? Если задуматься, что они вообще такое? Художники-поэты, эстеты-декаденты. Каково мое среди них место? Играют как с котенком, которого тискают и целуют, пуская в носик слюну, думая, что это доставляет ему удовольствие. Мучают и умиляются. А что же котенок? Рано или поздно и он должен выпустить когти, а то замучают вовсе. И все-то они меня насквозь видят, и каждый-то себе понимает, что для меня лучше. Они люди необыкновенные, они одарены свыше, уж обычный-то мальчишка, наивный и необразованный у них как на ладони. Что может быть в нем непонятного? Вот вам и объект для ваших тонких игр, занимайтесь. Вам тело, мне душу, а там видно будет, возьмем да поменяемся. Тьфу, мерзость какая. Быть при них в подобной роли не желаю ни за что. Кем-нибудь другим пусть манипулируют. Написал Вольтеру, что больше у него не служу, и отослал половину выданных им денег. Лежал, задумавшись, впрочем, не задумавшись, а так. Пустота. Как быть дальше, не знаю. Мама с Таней подумали, что я снова расхворался, я не стал их переубеждать, но отказывался от всего, что мне предлагали. Чем же мне избавиться от идиотского кольца? Видно, все же, придется завтра пойти в театр, узнать про место.
Вечером к нам явился сам Вольтер, потребовал объяснений. Сначала я дерзил и говорить отказывался, но добрый мягкий Аполлон меня успокоил, и, вытягивая слово за словом, мало помалу уразумел в чем дело. «Да за что же ты на меня осерчал, дорогой мой? Я уж к тебе со всей душой. Не хочешь знаться с Демиановым — бог с ним, и с Ольгой тоже не встречайся, дело твое, а я-то, кажется, ни чем тебя не обидел». — «Как вы не понимаете, если я с вами связан, то от них уж никуда не денешься». — «Вот еще! Мы сами по себе, и без них обойдемся. Хочешь, в Москву с тобой уедем завтра?» — «Аполлон Григорич! Я бы хоть сейчас уехал, да как я оставлю своих?» — «А мы ненадолго, так только, недели на две и дела у нас там найдутся. Грандиозное дело хочу затеять. Ты приходи завтра, я тебе расскажу». Аполлон погладил меня по руке, по голове своей пухленькой мягонькой ручкой, еще раз позвал приходить, а уходя, оставил на столике присланные мною деньги, ничего о них не сказав. Когда он ушел, мне захотелось разрыдаться. Полежав еще немного, я встал и взялся, как следует, за снятие кольца.
Утром поплелся к Аполлону, на душе все еще тяжело и неспокойно. Вольтер, встретил меня сердечно, искренне и просто порадовался, что я, все
Кончаем с Вольт. последние приготовления к выставке Второго Возрождения. На празднование открытия я не собираюсь идти. Будут там и Дем. и Ольга, не знаю, как держаться с ними. Так я привык, что не мыслю себя без занятий и бесед с Демиановым, без Ольгиных ласк. Должен ли я отказаться от всего, что мне дорого и мило? Все еще нахожусь под впечатлением пасхальных разговоров. Не то что бы я обижаюсь, а недоумеваю, неужели для них это только пустая игра? У меня холодеет внутри от такого предположения. Нет. Не пойду на открытие. В. грезит Москвой и новым театром. Даже выставка ему стала почти безразлична. Дома письмо от Супунова. Вот удивится он, если вместо ответного письма я сам явлюсь к нему. Таня почти совсем уже здорова. На днях собирается возобновить свои занятия с О. Что если с нею О. тоже играет? Это было бы уж слишком. Что там она у нас? Специалистка по части телесной? Или когда речь идет о Тане, а не обо мне, у нее другой интерес? Нехорошо это все. Противно. Уехать бы и своих увезти. Но невозможно. Супунов хорошо пишет о Москве, скоро сам ее увижу.
Какая странная игра, Где я как мячик. С кем остается до утра Красивый мальчик? Была податлива, нежна И так хотела! Моя душа ей не нужна, А только тело. Она не знает, надо как. Другой возьмется. С моей душой наверняка Он разберется. Пришлет записку «je vous aime». И я ликую! А после узнаю, что всем Он слал такую. Потом, на вечере сойдясь, Ведут беседу. Очки считают, находя Свою победу. Неинтересна мне игра, Где я ведомый. В своей постели до утра Останусь дома.Не слишком ли я преувеличиваю? Мухе скучно и она превращается в слона. А, все же, на открытие не пойду.
Погода чудесная. Солнце, теплынь, птицы заливаются. Ходили с Т. в лавочку, потом в церковь, потом прошлись немного. Танюшка болтала без умолку, а я, несмотря на запах весны, был немного не в духе. Все думал о своем.
Теперь свободен, сам себе принадлежу. Как будто заново вчера родился. Куда хочу один везде хожу, В пиджак по собственному вкусу нарядился. Не жду записок, не гляжу в окно, Не повторяю Ваше имя бесконечно. Не мучаюсь: что верно? что грешно? Без вас все просто, и для прочих безупречно. Зачем же я в уединении своем, Таком, казалось бы, достойном и желанном, Все время думаю, как были мы вдвоем, Как мы мечтали, сколько было планов. Ничем не занят у меня заветный час. И занимаюсь и гуляю в одиночку. Мои стихи как будто не для Вас, Но Вы присутствуете в каждой строчке.Когда я приехал, Вольт. в хорошем настроении собирался на праздник открытия. И слышать не хотел моих отказов. Но мне удалось его убедить. Я перечислил дела, которыми мог бы заняться, пока он празднует, и поручения сам себе назначил. Вообще создал видимость человека занятого, которому не до увеселений, да еще и хлопочущего в его интересах. Он неохотно со мной согласился. В конце концов, перед поездкой в Москву, действительно, нужно кое-какие дела уладить. Хлопот хватит. Да еще в отсутствии Дмитр. Петр. Впрочем, как только Вольт. со мной согласился, я уже не был так уверен, что не хочу пойти на открытие. Все же, и я кое-что сделал для этой выставки, а праздновать будут другие. Обидно. Демианов заехал за Вольтером, чтобы вместе отправиться на выставку. Я был намеренно сдержан и видел, что он видит, но не понимает в чем дело. Вольтер же, напротив, представлялся беспечным и переводил в шутку все вопросительные намеки Демианова и мои холодные почти колкости. На улице разъехались в разные стороны. Они в автомобиле Вольтера на выставку, я на извозчике в банк. Как только остался один, пожалел смертельно, что с ними не поехал, первая мысль — приказать извозчику поворачивать, но сдержался. Бедный, милый Демианов, как он был удивлен и встревожен моим холодным приемом. А я-то тоже хорош! Впал в амбицию. Ах, на меня влияние, ах они пользуются мной! Давно ли я был благодарен только за то, что имею возможность говорить с таким необыкновенным человеком, как М.А. А Ольга что же? Обладанию этой женщиной любой позавидует. А я, имея, такую любовницу и такого друга и учителя, еще и недоволен. Дурак. Уладив кое-какие дела, поехал на выставку. Наших там уже никого не было, только посторонние посетители. Видно, отправились праздновать в ресторан. Но в ресторан я уж не поехал за ними, чего доброго опять напьюсь, да еще и сделаю сцену, не дай бог. Хоть на положение свое я смотрю теперь совершенно иначе, я, все же, решил воздержаться до поры. Интересно, заметил ли М., что нет кольца у меня на пальце?
Заезжал к М. Его сестра принимает меня почти как своего, усадила за общий стол пить чай. Я-то надеялся наедине с М. посидеть. Видел его зятя. Молчаливый, спокойный, меланхоличный даже. М. говорил про него, что он очень строг с домашними, однако, вид имеет совсем не тирана. Тетка М. была у них за чаем, и всё толковала о том самом деле, с наследством, так что увести М. в сторону не было никакой возможности. Но по его глазам я видел, что он рад моему приходу. Я тоже как мог, показывал глазами, что угрюмость моя прошла, что всё по-прежнему. Потом М. и его зять поехали провожать тетушку, а я потащился к В. Дмитр. Петр. вернулся, выставка готова. Ничего теперь нам не мешает ехать. Так что Вольтер решил не откладывать и выехать прямо сегодня вечером. Билеты велел купить в 1-й класс. Для меня невозможная роскошь, а для него иначе невозможно. Наш божественный Аполлон должен иметь все самое лучшее. Никак не мог осознать, что завтра буду уже в Москве! В радостном и тревожном возбуждении плохо соображал, что делаю и как. Действовал как заведенный механизм, хлопотал о билетах, давал телеграммы, делал распоряжения о багаже Вольтера, ездил домой собираться, потом опять к Вольт. Там уже Митя взял на себя все заботы, и мог бы я успокоиться, да куда там! Разволновался еще сильнее, места себе не находил. Телефонировал М., сестра сказала, они с зятем еще не возвращались. Хорошо было бы, если б он успел нас проводить. Обедали. Снова вызывал М., зять вернулся, а он поехал куда-то к знакомым. Что за наказание! К каким знакомым, никто не знает. Написал прощальную записку Ольге, но показалось как-то нелепо, порвал. Вольт. потешается надо мной по-доброму. Ему-то что! Он, весь мир, почитай объехал, а я дальше Павловска не был нигде. На вокзале я отчаянно вертел головой, до последнего момента ждал, что М. приедет проститься. Поезд уже тронулся, Вольтер закричал в окно, чтобы я заходил, а мне пришла ужасная мысль, что больше никогда мы с М. не увидимся. Такая напала тоска и одиночество, до боли в сердце.