Новые мелодии печальных оркестров (сборник)
Шрифт:
Для того чтобы избавиться от миссис Кутс, понадобилось полчаса, и в итоге было решено, что Милли останется в пансионате у миссис Хортон до тех пор, пока не обнаружится хоть какой-то след ее мужа. К вечеру того же дня выяснилось, что американское бюро, занимавшееся уходом за солдатскими могилами, ничего о Джиме Кули не слышало: никакой работы во Франции ему не обещали.
Ситуация удручала, но Милли была молода и, оказавшись в Париже в середине июня, решила развлечься. По приглашению мистера Билла Дрисколла она на следующий день отправилась на экскурсию в Версаль в его автобусе для туристов. Таких поездок раньше она не совершала. Вместе с покупателями одежды
«Леди и джентльмены, здание по левую руку от вас – это Лувр. Экскурсия номер двадцать три, которая начинается завтра ровно в десять утра, позволит вам осмотреть музей изнутри. Пока достаточно упомянуть, что в нем собрано пятнадцать тысяч всевозможных произведений искусства. Количества масла, которое использовано для написанных масляными красками картин, находящихся в Лувре, хватит для смазки всех автомобилей в штате Орегон в течение двух лет. Одних только рам, составленных ряд в ряд…»
Милли внимала Дрисколлу, веря каждому его слову. То, что он спас ее ночью, вспоминалось с трудом. Герои, она знала, совсем не такие: с одним из героев она жила. Все их мысли заняты только былыми подвигами, которые они и расписывают первому встречному хотя бы раз в день. Когда Милли поблагодарила молодого человека, тот многозначительно сообщил ей, что его с утра через планшетку упорно вызывал дух мистера Карнеги.
После волнующей задержки перед домом, где Ландрю – Синяя Борода – умертвил четырнадцать жен, экскурсия проследовала в Версаль. Там, в просторной зеркальной галерее, Билл Дрисколл углубился в описание забытого скандала восемнадцатого столетия, который он назвал «встречей любовницы Людовика с супругой Людовика».
– Дюбарри вбежала в зал, облаченная в изделие из розового жоржета, скрепленного над пенистыми кружевами бронзовыми фижмами. Платье украшал отделанный рюшами воротничок из меха шведской лисы, подбитый переливчато-желтым атласом, гармонировавшим по цвету с двухколесным экипажем, который доставил ее на бал. На душе у нее, дорогие дамы, кошки скребли. Ей неизвестно было, как воспримет ее появление королева. Спустя некоторое время вошла королева в оксидированно-серебряном одеянии с воротником, обшлагами и оборками из русского горностая и тесьмой из зубоврачебного золота. Корсаж был удлиненный в талии, а пышная спереди юбка ниспадала остроконечными складками со знаками королевских регалий. Увидев эту даму, Дюбарри наклонилась к королю Людовику и шепнула: «Ваше сладенькое величество, что это за расфуфыренная дама такая?» «Это не просто какая-то дама, – ответил Людовик. – Это моя супруга». Большинство придворных едва удержались на ногах от смеха. Те, кто не удержался, окончили свои дни в Бастилии.
За первой поездкой Милли в экскурсионном автобусе последовало множество других – в Мальмезон, в Пасси, в Сен-Клу. Время шло, минуло три недели, а о Джиме Кули по-прежнему не было ни слуху ни духу, словно он, сойдя с поезда, вообще сгинул с лица земли.
Несмотря на смутную тревогу, которая охватывала ее при мысли о своем положении, Милли чувствовала себя счастливой, как никогда. Избавиться от постоянной угнетенности, вызванной сожительством с неуравновешенным, сломленным человеком, было для нее настоящим облегчением. К тому же как будоражило душу пребывание в Париже, когда, казалось, тут собрался весь белый свет, когда то и дело с каждым пароходным рейсом на арену удовольствий являлись
– А что, если нам проехаться завтра до Шато-Тьерри? – однажды вечером предложил Билл.
Название этого города эхом отозвалось в груди Милли. Ведь именно в Шато-Тьерри Джим Кули, рискуя жизнью, совершил свою отважную вылазку на линии огня.
– Там воевал мой муж, – гордо произнесла Милли.
– Я тоже, – заметил Билл. – Но веселого в этом было мало.
Поколебавшись, он вдруг задал Милли вопрос:
– Сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– А почему бы вам не пойти к юристу и не оформить развод?
Милли этот вопрос ошеломил.
– Я думаю, стоит, – продолжал Билл, глядя в пол. – Здесь это сделать легче, чем где-либо. И тогда вы будете свободны.
– Нет, я не могу, – испуганно пролепетала Милли. – Это было бы нечестно. Вы знаете, он ведь…
– Знаю, – прервал ее Билл. – Но я начинаю думать, что с этим человеком вы губите свою жизнь. Есть ли у него какие-то заслуги помимо участия в войне?
– А разве этого мало? – твердо возразила Милли.
– Милли! – Билл поднял глаза. – Может, вы все-таки всерьез это обдумаете?
Милли взволнованно встала из-за столика. Билли, спокойно сидевший напротив, казался ей надежным оплотом, слова его – чистосердечными; на мгновение ее потянуло подчиниться и предоставить решение вопроса ему. Но теперь она увидела в нем то, чего раньше не замечала: совет его был не совсем бескорыстным, а во взгляде она уловила нечто большее, чем простую заботу о ближнем. Она опустила лицо, борясь с противоположными чувствами.
Молча, идя бок о бок, вернулись они в пансионат. Из высокого окна на улицу лились жалобные стоны скрипки, мешаясь с гаммами, разыгрываемыми на невидимом рояле, и с пронзительно-неразборчивым гомоном местных детей, ссорившихся на тротуаре напротив. Сумерки быстро перетекали в звездно-голубой парижский вечер, однако было еще достаточно светло для того, чтобы разглядеть фигуру миссис Хортон, стоявшую у входа в пансионат. Она торопливо шагнула им навстречу со словами:
– У меня для вас новости. Только что звонила секретарша Общества содействия американцам. Они нашли вашего мужа, и послезавтра он будет в Париже.
IV
Сойдя с поезда в небольшом городке Эврё, Джим Кули, герой-фронтовик, широким шагом поспешил удалиться подальше от станции – на несколько сотен ярдов. Потом, укрывшись за деревом, проследил, как поезд тронулся с места и над холмом растаял последний клуб дыма. Он немного постоял, хохоча вслед составу, но дальше лицо его без перехода приняло привычное оскорбленное выражение, и он огляделся по сторонам – изучить местность, которую выбрал, чтобы стать свободным человеком.
Это был сонный провинциальный городок с двумя рядами высоких серебристых сикамор, обрамлявших главную улицу, в конце которой изящный фонтан с журчанием струил воду из кошачьей головы холодного мрамора. Фонтан находился в центре площади: по сторонам, с краю тротуаров, располагались железные столики, обозначавшие кафе на открытом воздухе. К фонтану двигалась фермерская повозка, запряженная белым волом; вдоль улицы кое-где было припарковано несколько дешевых автомобилей французского производства и «форд» 1910 года выпуска.