Новые мелодии печальных оркестров
Шрифт:
— Я понимаю. Ты милый, никто из них тебе и в подметки не годится.
Джим встал, подошел к окну и грустно уставился на вечереющее небо.
— Наверное, зря я тебя стронул с места. Спала бы себе дальше в своем гамаке.
Амантис рассмеялась.
— Ничуть не зря. Я очень даже рада.
Джим обернулся и оглядел комнату, на его лице лежала тень.
— Подмети, Хьюго, и запри двери. — Голос его дрожал. — Лето кончилось, нам пора домой.
Осень наступила рано. Проснувшись на следующее утро, Джим Пауэлл обнаружил, что комната остыла, и мысль о дохнувшем морозом сентябре
После завтрака он немного пришел в себя и вновь сделался беспечен. Джим был дитя Юга, не расположенное к мрачной задумчивости. Обиду он мог вызвать в памяти один раз, другой, а потом она расплывалась в необъятной пустоте прошлого.
Но когда сила привычки привела Джима к дверям его отжившего свой век заведения, ему снова сделалось грустно. Хьюго был там, погруженный в хандру и похожий на сумрачного фантома.
В другие дни хватало нескольких слов Джима, чтобы вызвать у Хьюго несказанный восторг, однако сейчас говорить было не о чем. Два месяца Хьюго существовал на вершине, о какой никогда и не мечтал. Он попросту, от всей души наслаждался своей работой, приходил в школу задолго до начала занятий, а уходил много позднее последнего из учеников мистера Пауэлла.
День клонился к не слишком многообещающему вечеру. Амантис не появлялась, и Джим тревожно спрашивал себя, не раздумала ли она насчет сегодняшнего совместного обеда. Может, лучше ей не показываться в его компании. Впрочем, уныло напомнил он себе, чужих глаз опасаться не приходится: все будут на большом балу в доме Харланов.
Когда сумеречные тени в зале совсем уж сгустились, Джим в последний раз запер дверь, снял с нее табличку «Джеймс Пауэлл, Дж. М. „Кости, Кастет и Гитара“» и вернулся в отель. Просматривая неразборчиво накаляканные счета, он обнаружил, что нужно оплатить еще месяц аренды зала, разбитые стекла и кое-какое новое оборудование, которым он едва успел попользоваться. Джим жил на широкую ногу, и теперь стало ясно, что в финансовом отношении прошедшее лето ничего существенного ему не принесло.
Покончив со счетами, он вынул из коробки новый парадный костюм, осмотрел его, провел пальцами по атласу лацканов и подкладки. Во всяком случае, костюм он себе приобрел, и не исключено, что в Тарлтоне сможет надеть его на вечеринку, куда получит приглашение.
— Да о чем тут говорить! — фыркнул он. — Грош ей цена, всей этой академии. Дома у гаража встретишь таких парней, что куда там всем здешним.
Насвистывая в довольно бодром ритме «Джинн из городка Джеллибинов», Джим облачился в свой первый парадный костюм и отправился в город.
— Орхидеи, — сказал он продавцу.
На свою покупку он смотрел не без гордости. Джим знал, что ни одна девица на балу у Харланов не наденет лучшего украшения, чем эти экзотические цветы, томно откинувшиеся на подушку из зеленых папоротников.
На такси (он тщательно выбрал такое, что походило на личный автомобиль) Джим подкатил к пансиону, где жила Амантис.
— Думаю, мы можем поехать в Казино-отель, — предложил Джим. — Или ты хочешь в какое-то другое место?
За столиком с видом на темный океан настроение Джима переменилось на довольство и приятную печаль. Окна по случаю холодов были закрыты, но оркестр играл «Совсем один» и «Чай на двоих», и, сидя за столиком с живым воплощением юности и красоты, он ненадолго ощутил себя романтическим участником творившихся вокруг событий. Они не танцевали, и Джим был рад: иначе пришлось бы вспомнить о другом, более пышном и блестящем танцевальном вечере, куда им путь заказан.
После обеда они сели на такси и час катались по песчаным дорогам, вдоль которых мелькал за деревьями уже зажегшийся звездами океан.
— Я хочу тебя поблагодарить, Джим, — проговорила Амантис, — за все, что ты для меня сделал.
— Пустяки. Нам, Пауэллам, надо держаться вместе.
— Что ты собираешься делать?
— Завтра отправляюсь в Тарлтон.
— Очень жаль, — сказала она ласково. — Поедешь на своей машине?
— Придется. Нужно перегнать ее на Юг, не продавать же за гроши. Ты боишься, что ее угнали из вашего сарая? — внезапно встревожился Джим.
Амантис постаралась скрыть улыбку.
— Нет.
— Мне жаль, что так получилось… с тобой, — хрипло продолжил он, — и… и мне хотелось хотя бы раз сходить к ним на танцы. Зря ты вчера со мной осталась. Может, оттого они тебя и не пригласили.
— Джим, — попросила она, — давай постоим у них под окнами и послушаем шикарную музыку. Бог с ним со всем.
— Они выйдут и нас увидят.
— Не выйдут, слишком холодно.
Амантис дала распоряжение таксисту, и вскоре автомобиль остановился перед красивой георгианской громадой Мэдисон-Харлан-Хауса, из окон которого падали на лужайку яркие отсветы царившего там веселья. Внутри звучал смех, выводил жалобную мелодию модный духовой оркестр, неспешно и таинственно шаркали подошвы танцующих.
— Подойдем поближе, — восторженным шепотом взмолилась Амантис. — Я хочу послушать.
Они пошли к дому, держась в тени развесистых деревьев. Джим настороженно притих. Внезапно он замер и схватил Амантис за руку.
— Боже! — волнуясь, приглушенно вскрикнул он. — Знаешь, что это?
— Ночной сторож? — Амантис испуганно огляделась.
— Это оркестр Растуса Малдуна из Саванны! Я слышал его однажды, и я узнаю. Это оркестр Растуса Малдуна!
Приблизившись, они рассмотрели верхушки причесок «помпадур», потом прилизанные головы мужчин, взбитые волосы дам и даже короткие женские стрижки под черными головными повязками. На фоне непрестанного смеха начали различаться голоса. На веранду вышли двое, быстро сделали по глотку из фляжек и вернулись в дом. Но Джим Пауэлл был околдован музыкой. Он глядел неподвижными глазами и переставлял ноги неуверенно, как слепой.
В тесном уголке за темным кустом они с Амантис слушали. Номер подошел к концу. С океана повеял холодный бриз, Джима пробрала легкая дрожь. Он взволнованно шепнул: