Новые небеса
Шрифт:
Потом прочла стихи Келиан.
Девочка вчера занесла книгу про золотоискателей, взяла другую. Призналась, что пишет стихи. Ивик заинтересовалась, и Келиан это понравилось. Похоже, Ивик успела занять в ее судьбе особое место. До сих пор никому не было интересно, что там Кели читает, и тем более, что пишет.
Стихи оказались неожиданно интересными. Необычными.
В час ранний*,
Исчезну в звенящей мгле,
Я странник,
Я
Не поздно,
Взгляд бросить,
И в даль уйти,
Путь, звезды,
И ветра тень на пути,
В час ранний,
Покину предел Земли,
Я странник,
И ждут меня корабли...
*Александр Зимбовский
Для четырнадцати лет не так уж плохо. Жаль, что Кели практически обречена -- ее Огонь погаснет. Как это и происходит со всеми взрослыми дарайцами.
Но ведь вот Кельм создал маленькую группу ребят, которым объясняет, как именно сохранить Огонь. Но это трудно, очень, очень трудно... И не дело Ивик -- думать об этом. И Кельму вообще-то не следовало. Ему нужно было заниматься своей работой, важной и серьезной, ради которой его внедрили. А он замахнулся на большее.
Ивик вздохнула, открыла файл с собственным рассказом и начала с того места, где пришлось прерваться.
"Деревья стояли немые, словно почетный караул, и он шел по аллее сквозь этот безмолвный суровый ряд часовых, возвращаясь в день, с которого все началось..."
Ивик впервые работала сегодня одна. Ответственность за всю вечернюю смену, да еще с живыми -- не так-то просто. В вечернюю смену, правда, народу бывает немного.
Клиентка была обеспеченной. Сама оплачивала эвтаназию, а немалое состояние, как Ивик переписала из завещания в документацию, оставила двоим своим взрослым детям и часть пожертвовала на нужды детей Лей-Вея, колонии Дарайи. Дети Лей-Вея почему-то умирали с голоду. Это странно, ведь дарайцы постоянно жертвовали что-нибудь этим детям!
Клиентка не была и тяжело больна. И такой уж старой не была тоже -- ей стукнуло всего 62 года. Ивик участливо спросила.
– Вы приняли сознательное решение?
– Да, абсолютно. Понимаете, - поделилась клиентка, - я не хочу жить. Не хочу стареть, с каждым годом превращаться в развалину.
– У вас есть средства...
– Я не хочу тянуть еще тридцать, сорок лет -- чего ради? Я просыпаюсь каждое утро, смотрю в окно и думаю -- зачем? Я никому не нужна.
Ивик стиснула левую руку в кулак под столом. Жизнь. Ценность любой жизни. Как может быть человек никому не нужен? И ведь у нее есть все, абсолютно все, о чем только можно мечтать.
Но уже ничего не хочется...
Это же просто депрессия.
Персонал Колыбели
– Простите... это не мое дело, но... вы обращались в атрайд?
Это же депрессия, самая обычная депрессия. Она лечится. Но богатых не таскают в атрайд на профилактические обследования. Богатые -- свободны.
– А что мне там делать? Я здорова. У меня есть свой врач и психоаналитик. Но ведь, девушка, мне уже 62 года!
– Продолжительность жизни в Дарайе...
– Я знаю. Но что это за жизнь? Я не хочу быть старухой. Понимаете -- не хочу. Это мое право.
Ивик напряглась. Может быть, есть слова, которые заставят ее передумать? Может быть, что-нибудь получится? Ивик никогда не умела убеждать. Понимать, сочувствовать -- да. И она понимала пожилую дарайку. Но повлиять -- это не к ней. Как, шендак, вообще влияют на людей? Ивик не знала.
– Может быть, есть кто-то... какие-нибудь люди, которым вы нужны?
– Нет. Я никому не нужна. С детьми я не виделась уже почти год. Они знают, что я здорова, что все хорошо -- и не беспокоятся. Я тоже не беспокоюсь за них. Муж умер. Кому я нужна?
– Может быть, можно найти... вы завещали деньги детям Лей-Вея...
– Ну не ехать же мне в Лей-Вей!
– Да, но... не знаю. Можно собаку завести.
– Нет, животных я не люблю. И вообще, - в голосе дамы появились истерические нотки, - неужели это так трудно? Я всего лишь хочу осуществить свое человеческое право. Я считала, что не должна в этом оправдываться.
– Извините, - Ивик встала, - пройдемте со мной.
(Неужели людей никогда, никогда нельзя ни к чему принуждать? Неужели свобода должна быть абсолютной? Даже жить, просто жить -- нельзя принуждать? Даже если человек объективно здоров, богат и у него есть все, чтобы быть счастливым?)
– Вам поставят успокоительную инъекцию. Для расслабления.
А наверное, стоило поуговаривать еще. Рискуя рабочим местом. Стоило клиентке надавить -- и ты тут же перепугалась и на все согласилась.
Лита, медсестра, приветливо кивнула Ивик. Надела браслет на руку дамы, стала вводить раствор. Ивик ощущала себя убийцей. Она, в 14 лет уничтожившая первого своего врага. Она, всю жизнь проведшая на войне -- впервые чувствовала, что нарушает заповедь, что действительно -- убивает, что совершает страшное и недозволенное, и что душа ее после этого уже никогда не будет такой, как прежде.
Она проводила даму в "гроб", помогла удобно устроиться у экрана.
В двух соседних кабинках "созрели" двое клиентов. Мониторы на стене ровно горели красными огнями -- человек внутри безнадежно мертв. Ивик принялась за работу. Это была супружеская пара сиббов, достигших возраста шестидесяти лет. Более типичный случай. Пособие уже не платят, так как официально они теперь считаются негодными для рынка труда. Перестали платить. А идти на улицу -- невозможно, они уже и нездоровы оба, долго не протянут, лучше уж комфортная и быстрая смерть в Колыбели.