Новые праздники
Шрифт:
А про соответствия я понял позже, а ещё позже, ради чего, как говорит Сережа, речь веду, понял, что ни хуя я не понял и, наверное, никогда не пойму, потому что всё – ещё большая хуйня, чем ранее предполагалось.
Но тем не менее, я расскажу, как я про соответствия понял. Когда мы собрались в Другой Оркестр, я хотел со Славиком Гавриловым просто лиричные и за-душу-берущие песни мочить. А потом Вова всех на авангард раскрутил. Хотя я ещё тогда подсознательно чувствовал, что не стоит поддаваться, потому что мне казалось, что Вова так на ентот евангард (это Имярек так говорит «евангард») разгубастился лишь потому, что не пережил того, чего я пережил. То есть, пусть он не обижается, но когда мне было пятнадцать лет, я не металлистом был, а что такое авангард не в двух (как, впрочем, и в двух тоже) словах объяснить мог. Вова же от этого охуел позже, в то время, когда появилась возможность действовать. Короче, я подумал, что так Небесному Папе значит угодно, и поддался, блядь, евангарду на всю голову. А со своей водолейской гибкостью мировосприятия,
И я стал слушать музыку не для того, чтобы получать от нее удовольствие, а для того, чтобы разбираться в чужой авторской душонке, и именно в этом постепенно и стал огромное удовольствие находить. То есть, блядь, как я теперь понимаю (хотя на самом деле я и теперь ни хуя не понимаю ни в чем, а тем паче в себе), произошло со мной то же самое, что и в тринадцать лет после ебаного «Воскресения» Толстого, только теперь не в литературке, а в музычке.
XXVIII
(ХОТИТЕ ЗНАТЬ, О ЧЕМ НАПИСАН РОМАН НИКОЛАЙ-ГАВРИЛЫЧА «ЧЁ ДЕЛАТЬ?» ОН НАПИСАН О ТОМ, ЧТО В ЭТОМ МИРЕ НЕТ НИЧЕГО, КРОМЕ ПОШЛОСТИ, И С ЭТИМ РЕШИТЕЛЬНО НИЧЕГО НЕ ПОДЕЛАЕШЬ! Был бы он жив, он бы вам, потомкам, блядь, подтвердил, что я прав.)
XXIX
(Я только что вернулся из гостей от семейной пары своих не-друзей и бывших других оркестрантов. Я ужасно люблю их, и это чистая правда, чище каковой не припомню из жизни ещё более других известных мне по другим каналам персонажей, но... Сколь угодно много и искренне способен я хохотать в нашей старой, проверенной временем тусовке, сколь угодно на что способен я в нашей старой, проверенной временем тусовке, но... Я один всегда. Как же я устал быть один, а ещё жить целую вечность, и никогда во всей этой вечности, блядь, не буду я не один. Люди могут любить друг друга и жить бок о бок тридцать лет, но всегда оставаться одинокими. Лучше даже сказать, что по другому они просто не могут, потому что им не дано. Пиздец всем цивилизованным котятам! Я не знаю, как так вышло. Помнится, так было не всегда. Я до сих пор не могу, да уже и не хочу разбираться, кто виноват в этом. Никто не виноват. Иногда мне кажется, что просто времена изменились, а иногда болезненно ощущаю я, что меня просто элементарно предали, то есть просто никогда и не были моими единомышленниками. Что тут поделаешь? Неужели я виноват в том, что когда мы вместе играли, это не было для меня игрой, потому что я был взрослее и тоньше чувствовал этот ебаный мир, и если чего говорил то, не потому, что был юн и так далее, а потому что от и до создан Богом только для того, чем жил и сейчас живу. Неужели я виноват, что не понял сразу, что это только у меня была взрослая жизнь и взрослая ставка, ещё более, как водится, превосходящая первую, а у остальных оркестрантов было детство, юность и развитие за мой счет? Видит Бог (ведь, правда же, ты все видишь. Ты ведь не слепой. Это уж слишком страшно. Не всегда добрый, если не сказать злой, да ещё и слепец!), я в этом не виноват. У меня это не было детством. У меня это была работа. Я никогда, ни на секунду не думал, что развлекаюсь. И простите меня за то, что вы считаете меня плохим другом. Вы же понимаете, что вас раздражает во мне только одно: то, что я всегда и везде и во всех ситуациях не позволяю себе забыть (или это Папа мне не позволяет), что я здесь, на этой земле для того-то и того-то; я всегда помню, что я твой, Папа, резидент в этой ебаной поебени земной, что я работаю на человечество. И ты прости меня, Добриденечка, что мне всегда, и сейчас и раньше, было по хую, что мне скажет о моем творчестве Сережа, ты, Вова, а тем более Дулов (хотя и у меня бывают минуты душевной слабости). Мне по хую вообще кто чего скажет! Меня Папа сюда для этого послал, и я буду всю жизнь делать то, что он внушает мне считать нужным для человеков. А если кто-то там не способен ощущать свою кухню «частью вселенной», блядь, так это не наша с Папой вина! Не для дружеской тусни, а для мира пишу я свою, с позволения сказать, прозу, свои стишки и свои песенки и странные музыґчки. Не для того, чтоб развлечь тебя, милая моя Ирочка Добрый-день, сочиняю я свои попсовые песенки, а для всей совокупности, а когда мне иногда кажется, что это, скажем, делается для тебя и для Катечки Живовой и ещё там для пары-тройки, так это в минуты слабости, когда Сережа твой совсем меня сомнениями, своими, в сущности, заебет. Такие ощущения, что все для друзей только, всеми людишками, устремленными ввысь, испытываются, когда нет причин радоваться окружающей поебени. Даже Папа на кресте сомневался. Прости меня за это, Добриденка. Я не виноват в этом. И вообще это не может считаться виной. Если перед тобой не стоят такие проблемы, то вместо того, чтобы проводить надо мной психоанализ, который, как ты знаешь, ни к чему не приведет, ибо я тебе не пример из книжки, которую ты читаешь, потому что в аспирантуре другие «умники с бородами» велели или их подружки, толстожопые тетеньки с научными званиями и с толстыми сумочками, набитыми яичками и помидорчиками с огурчиками, что, в особенности, Имяречку мою всегда добивало; и обижаться на то,
И ещё мне не нравится, что Сережа имеет удовольствие и якобы, хотя и ни хуя подобного, право – отпускать в адрес моей С всякие колкости. Я тебе не дам так о ней говорить, хотя ты, я точно знаю, никому зла не желаешь. Просто мы с тобой слишком разные, в чем опять нет ничьей вины. Кроме прочего, мы с С одного знака Зодиака. А в твоих колкостях в ее адрес содержатся те же нотки, что и во всём том говне, которое ты время от времени выливаешь на меня. Мы с С одной астрологической крови. Я не дам, блядь, обижать водолеев! Вы охуели, ей-богу. Не рубите никогда сук, на котором сидите! Это неосмотрительно.
(Пожалуйста, будьте так ласковы, перестаньте день за днем совершать поступки, наводящие меня на примитивную мысль о том, что вы просто злитесь на меня, хотя и любите по-своему, за то, что мне летать дано, а вам, по всей вероятности, так сложилось, что чего-то, вот, не дано. Я по крайней мере не видел ещё, чтоб вы летали. Как летает Мэо, я видел. Как летает Ваня Марковский, я постоянно вижу. Даже Вовка Афанасьев – и тот знатный пилот. Дулов с трудом, но тарахтит в небесах. Раньше совсем соколом был, но сейчас ему трудно. Зодиакальная кровь слишком тяжела, к земле тянет. Ничего, Дулушка, дай бог выберешься ещё в хуевое наше небушко! Искренне тебе этого желаю. Катечка Жилкина тоже летает тихонечко так и ласково. Без высшего пилотажа, без выебона даже лучше сказать, а то обидится, но очень устойчивая в полете конструкция.
Имярек же моя, совсем неразумная птица, хотя тоже с аэродинамикой дружит, только рычаги часто путает и потому все время попадает то в восходящие потоки, то сразу в воздушную яму с размаху низвергается, дурочка, – и всегда это для нее почему-то большая неожиданность. Если ее близко не знать и не иметь опыта Вечной Любви к ней, можно подумать, что ее просто выкинули из самолета с каким-то парашютом хуевым, но я и ряд других мужичков знаем, что она, конечно, сама по себе птица, а самолетов никаких никогда и в помине не было. Просто очень нервная птичка-девочка. А так все способности налицо.
Семицветик мой возлюбленный – тоже очень похожа на птичку. Удивительно будет, если это не так. Такая девочка не может не быть птичкой. У нее на лице написано, как на невидимых скрижалях мироздания, что она мало того, что птичка, так ещё и моя птичка. И созданы мы для того, чтоб не страшно было друг за друга в хуевом небушке.
Потому-то Сережа и колол мою С вчера своими дурацкими словечками, каковые, конечно, очень прикольно слушать и похихикивать, когда ты его не каждый день видишь и не являешься ему не-дрУгом. Он, Сережа, вообще происходит из той славной когорты маленьких хулиганов, охуительный технический склад ума коих с детстких лет позволял им конструировать самонаводящиеся рогатки и истреблять нас, птичек, во всеоружии своих материалистических убеждёний. Такой редкий божественный дар, как умение сконструировать охуительную рогатку, практически исключал в подобных пацанах стремление к небесам, поскольку до этих самых небес каждый такой мальчуган мог без труда достать при помощи несложных технических средств. Хотя и не рукой (крылом), как мы – птицы, но опосредовано через мелкие камешки или масенькие проволочные подковки, которые особенно больно били по пузу пролетающей над подобным Сережей птицы.
А ты, Добриденка, на меня не сердись. Мы все тебя за то и любим, что ты одна из немногих сохранившихся в мире настоящих женщин, о которых в народных сказках рассказывается. Была б ты моей бабой, летала б со мной, как милая. А уж коли ты с Серегой сожительствуешь, то чего уж удивляться, что и ты со временем рогатки мастерить выучилась. Ты милая, слабенькая, чуткая, добрая и красивенькая, как иные французские фотодевочки. Тебе ведь, маленькой пимпочке, религия нужна. Ты, как древние предки восточные славянские совки-киевляне, которые на равных основаниях могли принять что христианство, что ислам, но выбрали первое, потому что мусульманину много бухла жрать не гоже, а православному по жизни море по колено. Так что ты, Добриденка, молодец! Я тебя лублу!)
Впрочем, я во всём , как всегда сам виноват. Много пизжу. Потому что все давно решил для себя. Говорить ни с кем ни о чем на полном серьезе не считаю рентабельным. Бесполезно. Оттого и пизжу так много о всякой хуйне. Как стыдно вдруг понять, что Лермонтова, в сущности, абсолютно не за что порицать, потому что это же действительно так всегда и бывает. Редко когда набредешь на достойного собеседника, с которым возможно от всех родственных душ помолчать. Да и потом я почти профессиональный болтун. Это вполне в порядке вещей – охуительно владеть своей профессией и при этом ненавидеть ее.)
XXX
После того, как я перестал искать непосредственных удовольствий в искусстве и стал охоч до удовольствий опосредованных, путем сужения собственной эмоциональной сферы до перманентного извращенного секса (а если ты получаешь кайф от любого рода общения, то это уже по моим представлениям есть не что иное, как секс); то есть, после того, как и в музыке я тоже стал получать кайф от обретения чувственного знания о чужой творческой (авторской) душе, путем осмысления всяких семиотических фишек и перевода их на язык эмоций и чувств, ещё довольно долгое время сфера моих потребительских интересов не выходила за рамки рОковой, а в лучшем случае джаз-роковой традиции.