Новые праздники
Шрифт:
Да святится имя любимой моей сумасшедшей девочки, столь окончательно испортившей мне всю Литературу! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! (Количество «ура» исторически достоверно.)
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
Где-то в сентябре-октябре, где-то в районе двух-трех часов ночи, где-то в «Спорт-баре» сидели Дулов, я и некто Костя Арсеньев. Этот Костя Арсеньев – поэт-песенник, на пару-тройку лет старше меня. У него уже состоялось несколько признанных народом (народом ли?) хитов на его тексты, точнее даже текстов на состоявшиеся впоследствии хиты.
В эстраде есть разные люди. Люди помоложе, с годом рождения где-то после шестьдесят пятого, ебут поэзию в рот и на мой взгляд очень правильно поступают. Они, молодые, любят музыку, а музыка круче. Им главное, чтоб текст был, конечно, чем лучше,
Есть другая категория лиц. Это люди постарше. Многие из них ещё учились в совковых учебно-творческих заведениях, и потому даже у самой последней сорока-сорокапятилетней дуры есть какое-то трепетное отношение к Слову, блядь. Она, конечно, как правило полнейшая дура, но в бытность ее хлопающей на все чистыми глазёнками двадцатилетней пиздюшкой какой-то старый мудак из «бывших», видимо привил ей это слепое уважение к Искусству Слова. Вот с этими людьми работать почти без мазы. Они тупые, как пробки. Они не понимают ни в чем ни хуя. Им по хую, как они будут петь абсолютно неприспособленные для этого гласные и прочие фонетические сочетания, им главное – Смысл, под которым они понимают такую хуйню, что просто страшно слушать их пожелания. Однако они платят деньги, и подобным людям тоже я накатал изрядное количество всякой хуйни. В работе я жлоб. Я всегда делаю то, за что, как мне кажется, каждый конкретный человек отдаст мне свои деньги. Скажу честно, меня совершенно не ебет, идет ли то, что я делаю в разрез с моими собственными представлениями о том, покатит ли этот текст массовой аудитории или нет. Мне на это насрать. Мне нужно, чтобы текст покатил заказчику, а то, что кроме него он, возможно, больше никому не покатит, меня не ебет. Если заказчик такой мудак, что хочет такой хуйни, то это его проблемы. Я к нему в Учителя не нанимался. Мне бы вот денег получить, чтобы спокойно заниматься тем, что покатит всем, потому что я умный и знаю, как надо. А какой только хуйни они не хотят! Муж и директор одной известной певицы, огромный жизнерадостный человек, хотел от меня чего-то наподобие, как он выразился, «серебряного века». Этот же человек в момент записи его знаменитой супруги на «бочковской» студии, стоял в аппаратной и «дирижировал» ей через стекло. «Вот здесь! Вот здесь! Душа! Душа полетела! Полетела!» – восклицал он, и, привстав на одной ноге, этот полуторацентнеровый орел начинал плавно поднимать и опускать короткие ручки.
Мы сидели и пили пиво с этим Костей. Он производил на меня противоречивое впечатление. С одной стороны мне казалось, что он дурак, но с другой стороны мне казалось, что дурак я. С третьей, меня вообще все раздражало, хотя я и люблю посидеть в баре и попить пива вприкуску с сигаретой.
Что-то меня очень не устраивало во всей этой ситуации и в этом самом Косте. Какой-то он был слишком живой. Меня это грузило. Я тогда очень не любил все искренние проявления жизни в людях. Мне не нравилось, что пока Дулов ходил за пивом, Костя подсел к каким-то девочкам за соседний стол, тем самым навязав нам на все проведенные там два часа общение с противоположным полом, каковое общение несказанно бесило меня в тот период, впрочем, как в последующие. ещё меня, наверное, раздражало то, что в то время я только-только собирался переходить на двести за текст, когда Костя уже давно работал по его словам за семьсот. Простить такую разницу в деньгах между собой и, скажем, Германом Витке я мог, потому что у него действительно были очень славные, цепляющие меня тексты для Богдана Титомира ещё тогда, когда я был сторонним слушателем, в принципе не любившим при этом попсу. А уж виткенское «ля-ля-фа» мне и вовсе всегда нравилось. Это же, блядь, находчиво, черт возьми – «ля-ля-фа»! А Костя меня этим раздражал. Я знал уже, что ему принадлежит орбакайтино «Танго втроем», но мне не нравилась эта песня. Я знал, что написал бы лучше, за что мне бы все равно заплатили всего двести, потому что я, дескать, никто в этом сраном попсовом мире, который я иногда все же рудиментарно ненавидел.
В «Спорт-баре» мы оказались после того, как сидели на «бочковской» студии, расположенной
Дулов тихо слушал костины песни, со всей очевидностью ненавидя его ещё больше, чем я. После каждой песни он говорил: «Ну из этой песни мы сделаем “Джордж-Майкла”, из этой – “Sade”, из этой – “латину”, а тут может быть вполне “рэйв-хуейв” прохиляет, “Продиджи” там какой-нибудь». Костя кивал и говорил: «Да-да, клево-клево!..»
Потом мы пошли пить пиво. Мы его попили и разошлись. Мне не нравился ни Костя, ни его тексты, или я хотел в этом себя убедить, – хуй его знает. У него, Кости, тоже была какая-то зарубежная возлюбленная. Нас, нетрезвых поэтов-песенников, очень огорчило, что имена наших девочек не совпали. Смешная была бы фишка...
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
Тринадцатого августа нынешнего безобразного, как и все предыдущие, года я начал писать данную поебень. Не прошло и недели, как я охуел до такой степени (а охуеть было от чего, ибо задавшись целью просто спокойно изложить обстоятельства моей жизни в течение последних полутора-двух лет, мне пришлось совершенно полноценно заново пережить каждый из описываемых периодов, что, доложу я вам, просто-напросто страшно), что решил немедленно выехать на дачу к Кате Живовой, поскольку уже давно был на нее зван. Помимо себя я прихватил Дулова, в которого тайно влюблены все окружающие его и меня женщины (дуры!); того самого моего друга детства Дулова, с которым к моменту поездки нам уже было абсолютно не о чем говорить. Тем не менее, мы по инерции вместе поехали отдохнуть к Кате, у которой опять гостила ее подруга Дашка, очень милая девушка, в свое время обвинившая меня в наличии у меня же грудного сколиоза. Я в тайне надеялся, что Катя попросит меня что-нибудь построить у нее на участке, ибо я люблю возиться со всякой мужской хуйней. А Дулов надеялся, что на природе ему в течение хотя бы двух дней удастся отходить ко сну раньше, чем через шесть-семь часов после того, как он ложится в постель.
Таким образом, преисполненные самых дерзких надежд мы отправились к Кате всего через каких-то полтора-два часа, после того, как я зашёлза Дуловым, обещавшим быть уже совершенно готовым к моменту моего захода за ним.
И действительно, был ещё совсем ранний вечер, когда мы явились на дачу к нашим суровым, измотанным обыкновенной совковой жизнью подругам.
На следующий день мы сидели и слушали недавно купленный Катей последний альбом Кристины Орбакайте с этой самой песней «Без тебя», открывающей вторую сторону кассеты. Преставляешь, сказал мне Дулов, этот текст Костик писал, я специально уточнял. Он говорит, это из старых его стишков...
Такая вот поучительная история.
LXII
Где-то перед самым моим днем рождения, в самом конце января, мне все-таки удалось закончить пять девичьих песен, которые я записывал у Эли почти девять месяцев.
Все это время, пока я сначала ждал, когда мы начнем «сведение», а потом непосредственно «сводил», я не считал возможным звонить Н., потому что к тому времени уже зарекся звонить девочкам с обещаниями, что все, мол, вот-вот, и твердо решил звонить только с результатом. При этом я, конечно, очень рисковал, что девочка Н., у которой в ее восемнадцать лет время течет совершенно иначе, решит, что я просто говно-человек и, видимо, решил ее кинуть на произвол судьбы, даже не удосужившись передать ей кассету с песнями в ее же исполнении. Когда я наконец позвонил ей в начале февраля, она и вправду призналась мне, что уже не чаяла меня услышать.
Я уже понял, что не могу ни на кого променять мою глупую Имярек, и понял, что никогда и не хотел ничего от Н., хоть мне по-прежнему хотелось подарить ей цветов и Bjork.
Bjork я не нашел, хотя искал ещё даже перед новым годом, но подарить цветы я считал совершенно необходимым. Не подарил я их только потому, что прокопался дома; мне внезапно все стали звонить по телефону, сходу начиная излагать суть каких-то там неотложных дел; потом мне обязательно нужно было побриться; потом что-то ещё – наконец, когда я выскочил из дома и посмотрел на часы, оказалось, что до стрелки с Н. остается всего каких-то пять минут. Таким образом, цветы тоже пришлось исключить.
Я не видел ее к тому времени целых два месяца. Глаза ее как всегда излучали романтическую восемнадцатилетнюю деловитость и необъяснимую трогательность. Я отдал ей кассету с нашими песнями, прошелся с ней до следующего пункта ее перенасыщенного разного рода делами пути, и попрощавшись у какого-то подъезда, пошел своей дорогой и уже в скором времени выкатился на Калининский проспект. Там, пройдя всего каких-то сто шагов, я набрел на музыкальный ларек, где, презрев собственное будущее, купил и компакт-диск Агузаровой, и те самые три альбома Biork, которые так хотел подарить Н.