Новые приключения во времена Людовика XIII
Шрифт:
Де Силлек, который ехал чуть в стороне, иногда бросал на спутницу пристальные взгляды. Его, казалось, не волновало, что по сравнению с нарядными друзьями он одет просто, ибо даже воротник его рубашки под мушкетерским плащом был без кружев, но даже в простом камзоле граф затмевал всех, ибо поразительное чувство внутреннего достоинства привлекало к нему восхищенные взоры.
Де Порто, в свою очередь, был просто счастлив.
– Какие цветы дарить вам, дорогая моя графиня, чтоб вы выделяли меня среди всех господ, что вечно крутятся вокруг вас!?
– серьезно
– О, г-н де Порто! Я, право, польщена вашими словами …
– Но я мог бы не спрашивать, черт возьми! Я уже заметил, что вы любите розы! Я очень наблюдательный человек! Я прав, сударыня?
– Да, я люблю розы, как мама. У нее в туалетной комнате всегда стоит букет алых роз.
– А моя матушка любила шиповник, - произнес де Силлек.
Изабелла и де Порто одновременно повернули к нему головы.
– Я в детстве каждое утро срезал ей шпагой ветки шиповника. Матушка утверждала, что этот цветок - цветок верности. Она ставила охапки моих цветов на стол в главной зале нашего замка, а я смотрел на них и был несказанно горд собой.
– Вы никогда не говорили о своей семье, - заметил де Порто изумленно.
– Я всегда считал, что ваша матушка умерла, когда вы были слишком малы, чтоб помнить ее!
Де Силлек кивнул.
– Да, вы правы, де Порто. Она умерла, когда мне было очень мало лет. Но я до сих пор помню как она, шурша шлейфом, будто шла по траве, входила в залу, где мы фехтовали с отцом, и садилась рядом вышивать. У меня горели щеки от стыда за пропущенные удары, но я ни за что бы ни отказался от этих, скажу прямо, весьма поучительных, поединков с отцом. Я тогда очень многому у него научился. А мать занималась со мной геральдикой, и я рисовал целыми днями гербы всех родов Франции, а отец в это время любил поговорить со мной по-латыни и по-гречески.
– Вы знаете греческий?
– изумился де Порто.
– Вы очень любили матушку, - прошептала Изабелла.
Черные глаза де Силлек зажглись внутренним светом. Он так пристально взглянул на Изабеллу, словно хотел ответить сам себе на какой-то важный вопрос.
– Моя матушка, сударыня, частенько повторяла мне: “Выбери себе дорогу по совести, сын мой. Выбери такую, которая была бы прямой и нужной именно тебе”. Говорят, что и ваша мать, благородная г-жа дю Трамбле, сказала вам как-то такие же мудрые слова?
От его чарующей улыбки для Изабеллы вокруг пронзительно и чисто засияли звезды.
– Да, вы правы. Потому-то я и оказалась в лагере сторонников короля Людовика, а не кардинала Ришелье.
Она нахмурилась. Де Силлек пристально наблюдал за ней.
– Я слышал от господ мушкетеров, что вы обладаете разнообразными талантами, сударыня, в том числе и фехтуете? Это так?
– О, да, но фехтую очень посредственно, г-н де Силлек! Я и учусь-то фехтованию только для того, чтоб защитить себя в случае опасности. Но, смею надеяться, моя жизнь никогда не будет зависеть от умения владеть шпагой, а вот ваша…
– После тренировок с отцом я не опасаюсь за свою жизнь.
– Боже! Вы, верно, хотите меня пристыдить, потому и спрашиваете?
– в ее глазах появилось что-то непостижимое, отчего де Силлек улыбнулся той очаровательной улыбкой, что так шла ему, и глубокие глаза его блеснули.
Де Порто в этот момент замахал рукой какому-то приятелю из множества сновавших по улице военных и, извинившись, покинул друзей, как он выразился, всего на четверть часа.
– И все же, сударыня! Каков бывает счет?
– Из девятнадцати общих ударов мои - только восемь-девять.
– Такой счет достоин уважения!
– де Силлек в изумлении склонился к ней.
– Я опасался бы увидеть вас стоящей с оружием против меня!
– Что вы, сударь! Вы - опытный военный, и тут же бы распознали мой главный недостаток в бою!
– Ваш отец, уж коли он всерьез занимается вашим обучением, должен был его заметить и исправить!
– улыбка замерла у него на губах. Он нахмурился.
– Это недостаток, который, увы, нельзя так просто исправить!
– «Испанская школа»? Удар в падении?
– Мой недостаток, пожалуй, из области душевной, чем физической и, увы, не поддается никакому исправлению. У меня не хватает духу сделать противнику решающий укол.
Де Силлек сделал недоверчивое движение.
– Ах, сударь, я знаю, что в наше неспокойное время отнюдь не приветствуются такие нежности и уж, тем более, некоторая щепетильность в бою может стоить человеку головы! Мне не однажды это выговаривали и батюшка и г-н де Тревиль. Но я все-таки надеюсь, что мне никогда не придется сражаться, ибо я не смогу убить своего противника, уж простите, господа!
– Этот факт отнюдь не характеризует вас отрицательно, сударыня! Он говорит лишь о том, что вы добры, - произнес де Силлек, качая головой. Тревога сошла с его лица.
– И при этом, слава богу, слишком наивна, чтоб вести или разгадывать хитроумные интриги в Лувре.
– Но вы там бываете и, как я понимаю, достаточно часто…
– Только после письменного приглашения их Величеств! И знаете, почему? Я признаюсь вам, только умоляю вас, не смотрите на меня с удивлением или осуждающе, хорошо?
– Я слушаю вас и, что бы вы ни сказали, не стану осуждать вас.
– Обещаете?
– Да, сударыня.
– У меня в Лувре голова просто раскалывается от пустых никчемных бесед дам и их кавалеров! Если б вы только знали, сударь, как одиноко я иногда себя чувствую в толпе фрейлин на ступенях у трона Его Величества! И, что самое ужасное, похоже, рядом со мной все всегда счастливы и никому не скучно на приемах, только мне!
– Вот как!
– произнес де Силлек странным тоном.
Наступали тихие лилово-сиреневые сумерки. Солнце почти скрылось за высокими домами, посылая земле последний желто-розовый луч, прямо навстречу надвигающейся тьме с запада, которая уже давала приют первой звезде, ярко мерцавшей над головами Изабеллы и Армана.