Новые райские кущи
Шрифт:
– А Людмила Аристарховна и горничные? – поинтересовалась Глафира.
– За несколько дней до отъезда Павла Людмила Аристарховна слегла с гриппом и все это время проболела, находясь у себя дома. Горничным мы с Евгенией дали короткий отпуск, в связи с чем всю обеспечивающую жизнедеятельность усадьбы аппаратуру перевели в экономный режим работы, а усадьбу – закрыли и, можно сказать, практически опечатали. Единственный, кто заходил в дом, – это Федор Петрович, наш разнорабочий и помощник, и даже не в сам дом, а в бойлерную пристройку, для проверки оборудования. Всем вам известно, что на участке установлена глобальная система безопасности. Но вряд
– То есть увидеть, кто потырил ваше сокровище, не получится, – с ехидцей усмехнулся Леонид.
– Нет, – Эльвира Аркадьевна недобро посмотрела на него, – в самом кабинете увидеть вора не получится. Зато можно пересмотреть все записи с видеокамер и отдать их на экспертизу, которая подтвердила бы их подлинность, отсутствие монтажа и вмешательство сторонних компьютерных программ или иного взлома.
– И что это значит? – поинтересовался дядя Валя, поутратив блеска в глазах и задиристости настроения.
Эльвира Аркадьевна с ответом не поспешила, а, обведя тяжелым изучающим взглядом всех сидевших за столом, помолчала, несколько театрально затянув паузу и нагнетая атмосферу. Видимо, почувствовав тот предел, за которым начнутся вопросы и негодования, она все же оповестила:
– А это значит, что украсть сокровища Октябрьских мог только тот, кто побывал в усадьбе за те трое суток. Между моментом, как Павел Егорович закрыл сейф, и до момента моего отъезда и консервации усадьбы. – Снова помолчала, обведя очередным свербящим взглядом родственников, и внесла главное и основное уточнение: – Это три. И это плохое три, потому что люди, побывавшие в усадьбе за этот период, сейчас здесь присутствуют. И, чтобы выяснить, кто именно украл сокровища, не вынося при этом сор из семьи, я и собрала вас.
– Ну ни хрена себе у нас тут трабл замутился… – ошарашенно протянула Дашка и резко заткнулась под строгим взором бабушки.
– Дарья! – не удержавшись от назидания, резко осадила внучку Эльвира Аркадьевна. – Оставь, будь любезна, неуместный сленг для своей подростковой компании. Человеку, уважающему русский язык, сентенции из американизмов и завуалированной ругани режут слух.
– Да кому сейчас до политесов! – возмутилась Дашка. – Все сидят и матерятся про себя, поверь, еще и позаковыристее! – И напомнила форсированно-наигранно: – Але, ба! Нас обокрали! На минуточку, скоммуниздили охренительное семейное добро-богатство! А ты тут топишь за чистоту языка!
И именно после этой отповеди Дашки, произнесенной бесшабашным, почти веселым голосом, попавшей в «крутой замес-интерес», как она любит выражаться, все собравшиеся в полной мере осознали то, о чем именно сообщила им Эльвира Аркадьевна.
И тишина заполнила собой столовую…
В юности Софья была уверена, что классификация тишины, как то: «гробовая», «давящая», «тяжелая», «звенящая», «легкая», «романтическая», «многозначительная» или еще какая-то там – все есть чистой воды литературный (как правило – заезженный) штамп и не более того. Но как показал дальнейший опыт ее жизни, это мнение девочки
В данный же момент над столом повисла напряженная, странная и какая-то… растерянная, что ли… неопределенная, но ощутимая плотная тишина.
– Подожди, мама! – разбивая давящее на нервы затянувшееся молчание, первым возмутился Алексей. – Ты что-то путаешь. Этого просто не может быть, поскольку сейф у Павла известной швейцарской фирмы и закрывается на специальный код, буквенный пароль и ключ в придачу. И никто из нас даже близко никакого пароля вместе с тем кодом не знает.
Он обвел присутствующих вопросительным взглядом в ожидании поддержки, которая не преминула последовать практически мгновенно.
– Конечно, не знаем! – возмутилась тетка Мария с горячей убежденностью. – Да и на кой нам эти пароли и коды? Павел – хранитель, он отвечает за сохранность ценностей. И никому и в голову не придет ни за каким надом открывать его сейф!
– Да, мам, – поддержала старшую сестру Глафира, – как-то ты поспешила с такими чудовищными обвинениями. Не секрет, что ключ от сейфа только один, а код и пароль известны лишь Павлу и тебе. Мы же не медвежатники какие-то, чтобы взламывать сейфы. Ужасно неприятно слышать, что ты числишь всех нас потенциальными преступниками.
– Домушниками, – хохотнул дядя Валя, поддержав Глафиру.
– Да, – ровным, холодным тоном подтвердила высказанные претензии и факты Эльвира Аркадьевна, – вы правы. На самом деле есть два ключа от сейфа: один у Павла, а второй хранится в банковской ячейке, как и код с паролем на непредвиденный, самый ужасный из возможных вариантов случай: гибель Павла и Константина, в результате которой сын Константина Левушка наследует статус хранителя. Истина и то, что в данный момент код и пароль известны только Павлу и мне. Но при всей чудовищности, как сказала Глафира, выдвинутых мной обвинений, правда еще и в том, что кроме присутствующих здесь людей никто иной открыть и украсть ценности и документы не мог. Это установленный и доказанный факт. И нам придется разобраться в этой истории, сколько бы времени это разбирательство ни заняло. Надеяться на то, что совершивший это деяние человек раскается и признается, я бы не стала.
– То есть мы для тебя тут все мутные пассажиры, бабушка? – звонким, в меру возмущенным голосом разбила Дашка гнетущую напряженность, повисшую после отповеди Эльвиры Аркадьевны, расставившей все по четким и конкретным местам.
– Именно так, Дарья, – невозмутимым тоном подтвердила Эльвира Аркадьевна.
– Вона оно ка-а-ак… – растерянно протянул дядя Валя и с тоской посмотрел на закрытую дверь, явно прикидывая, как бы ему смыться, чтобы раздобыть лечебного коньячку и подлечить нервишки.
– Ну, классно! – воинствовала без огонька, просто в силу характера и ставшего уже привычным для всех противостояния с бабушкой Дарья. – Типа каждый из присутствующих может быть ворюгой, осталось самое простое: выяснить, кто именно. И мы вот так посидим рядком, побуравим друг дружку взглядом с подозрением, устроим массовый перекрестный допрос, и эта плохая «редиска», не выдержав мук совести, тяжести раскаяния и эмоционального накала, признается во всем! – И хрюкнула провокационным смешком, которым любила донимать бабушку, демонстрируя той свои вульгарные манеры.