Новые русские бесы
Шрифт:
РГ: А что на вас особенно подейст вовало, когда вы уже крестились?
Хотиненко: Рим. После того как я снял для «Православной энциклопедии» картину «Паломничество в Вечный город», Рим стал для меня как для верующего и творческого человека необходимым местом. Я называю это «синдромом Гоголя». Как известно, Николай Васильевич, которого трудно заподозрить в равнодушии к Родине, уезжал писать в Рим. Кто хотя бы однажды видел Италию, и в особенности Рим, тот уже никогда не будет до конца несчастным – это Гёте сказал.
РГ: А религиозность не
Хотиненко: Да, такая опасность существует. Но Рублев же написал «Троицу». А живописцы, музыканты знали религиозное вдохновение. Гоголь – отдельная история. И не настолько, может быть, и трагическая. Ведь мы почему-то думаем: или писатель, или никто. А может быть, он другие открытия совершил бы с тех высот, на которых ему писательство показалось уже не очень нужным.
РГ: Как любитель Рима, скажите, Москва, по-вашему, выдерживает свою историческую заявку на роль Третьего Рима?
Хотиненко: Внешне – не знаю. Здесь столько хулиганства! Меня, как бывшего архитектора, угнетает уродливость застроек. В Риме-то никто никогда ничего не построит в историческом центре, на Аппиевой дороге. А у нас, слава богу, что в Кремле ничего не снесли под новостройку.
Ну а по миссии своей – да. Пусть это вызывает сколько угодно иронии, но именно Москва – Третий Рим. Я убежден, что сейчас Россия – это территория борьбы между добром и злом. Россия мешает окончательной победе чертовщины. И если уж падет этот Рим…
2010 г.
Церковь должна идти туда, где сложно
(Интервью В.И. Хотиненко для «Комсомольской правды». Журналист Анна Балуева)
Режиссер отмечает свой юбилей, по поводу которого и дал интервью нашей газете.
– Владимир Иванович, 60 лет – это очень серьезно? Типа итоги подводить, с высоты полета глядеть, молодежь поучать, лавры с короной поправлять? Или ну это все к лешему – и просто расслабиться?
– Очень милое начало! (Хохочет.) Нужно антракт объявлять.
– О’кей, шутки в сторону. Вы народный артист Российской Федерации. Выше некуда. И все-таки юбилей. Каких наград ждете? Может, медаль какую, орден?
– Мне народного совсем недавно присвоили – а это очень высокая награда. Повыше многих орденов, поэтому в ближайшее время ничего не светит. Сейчас закон довольно жесткий.
– Лимит на ордена ввели?
– Просто какое-то время должно пройти, пока мне можно будет что-то очередное присвоить. Но это дело десятое. Мы начали с подведения итогов, и мне страшно. Хотиненко – 60. А я никак не могу увязать эти 60 с самим собой. А итоги можно подвести в любой момент. Рюмочку выпил, посидел, подвел. Я не очень люблю дни рождения. И отмечать буду сдержанно – только в память о родителях. Без подведения итогов. Я даже не знаю, сколько я снял фильмов.
– Штук 20 с лишним будет. А сейчас, кстати, если снимается кино – то такое, знаете, одноразовое.
– Я бы сказал – фильм-аттракцион. Я это без уничижения это говорю, потому что сам хожу
– А еще сегодня рулят сериалы. Рынок требует. Вот и у вас в активе есть сериал «Достоевский».
– Награды – хороший стимул. К тому же там действительно потрясающая роль Жени Миронова.
– Многие говорят, что выбор на роль Достоевского Евгения Миронова не очень-то удачен. Потому что у нас есть два актера, которые играют знаковых персонажей – Безруков и Миронов.
– Ну, есть достаточное количество людей, которым звучание и моей фамилии неприятно. И что теперь? Женя – перфекционист, и не было дня, чтобы он не пришел с чем-то новым прочитанным. Мы, например, долго не могли решить, как сыграть эпилептические припадки Достоевского. Пока не прочли слова самого писателя: «Дело в том, что в мгновения перед приступом я испытываю прозрение. Это я ни на что другое не променяю». И стало понятно, как это делать.
– С кем вам проще – с неизвестными, не раскрывшимися актерами, или с такими состоявшимися звездами, как Миронов или Маковецкий?
– Но с Сережей Маковецким мы начинали работать, он был неизвестным. Мы дозревали вместе. Да, я умею работать с актерами. Но я априорно работаю с талантливыми людьми – начинающий ли он, не начинающий… Когда Лиза Арзамасова пришла ко мне, я не знал, что она звезда телесериала. Я не возьму на себя смелость сказать, что она была никто, а я из нее что-то сделал. Открылись другие грани. Но она была природно талантлива.
– С талантом еще и сложно, жуть просто. А как на ваши взаимоотношения с людьми влияет ваша вера? Вы же человек верующий.
– Я где-то в 80-м году крестился. И проделал сложный путь за эти тридцать лет. И по мере вызревания понимаешь противоречия между профессией и мировоззрением. В идеале надо завязать с режиссурой и уйти в монастырь. И я сейчас сижу на двух стульях. На раскоряку. Но не могу отказаться от кино, хотя порой должен делать вещи, которые противоречат моей вере. Даже в кино на религиозную тему один елей не интересен никому. Нужен живой драматизм. Значит, нужно показывать похождения Марии Магдалины, например.
– Страшно спросить, что вас привело к перерождению в 80-м году?
– Я не буду все равно рассказывать. Грешен. И сильно грешен. Вопрос другой. Дорога к свету бесконечна. Поэтому я не могу и сейчас про себя сказать, что веду себя, как христианин. К сожалению.
– В связи с этим меня, например, шокировало, когда премьера вашего фильма «Поп» прошла в Храме Христа Спасителя.
– А почему?
– Мне это показалось жутким диссонансом между чистотой веры, церковью и искусством массовым, спорным. Раньше актеров хоронили за оградой кладбища.