Новые встречи
Шрифт:
— Так вот что, Борка, я буду говорить тебе только правду, потому что люблю тебя. Вчера вечером меня пригласили к Сокеровым на день рожденья. Гостей было много, в том числе и твоя подруга. Должен тебе сказать, что все были возмущены ее поведением. Я не знаю, в ком причина, то есть, кто дал повод, она или Филипп, но факт остается фактом, и этот факт вызвал у всех нас отвращение.
— Да что там стряслось? — нетерпеливо прервал его Борис. — Не понимаю. Что случилось?
— На первый взгляд ничего особенного. Играли в «шутки амура», прятались в другой комнате, где переодевались,
Борис был бледен, сидел неподвижно и молчал.
— Я был настолько подавлен, Борка, — продолжал Аспарух, — что перед уходом подозвал Гатю и посоветовал ему умерить похотливые наклонности своего разнузданного сынка, который, между прочим, уже женат и ждет ребенка… Это же действительно ни на что не похоже!
— Да, — вздохнул Борис, — я знал, что так оно и будет, когда мы вернемся сюда, но… дурной голове так и надо!
— Нет, нет, Борка! — запротестовал Аспарух. — Ты правильно поступил, что приехал. Погляди, как тебя радостно встретили на фабрике. Только о тебе и говорят. Ты способен, умен, через год какой-нибудь, глядишь, и директором станешь, верно? Вина тут не в тебе! Нет! Вина в соблазнителе, который ищет, с кем бы позабавиться! Он всему причиной! Потому-го я и решил поговорить с его отцом, так как с Филиппом мы почти порвали отношения уж довольно давно… из-за тебя, ты знаешь.
Аспарух соболезнующе посмотрел на своего друга.
— Ты окликнул нас в самый разгар спора, — заговорил он опять, — когда Гатю твердил, что сын, мол, тут ни при чем. Норовил во всем обвинить Гиту и отчасти… тебя! Я, разумеется, утверждал обратное… Мы начали пререкаться, и тут как раз показался ты, если не ошибаюсь, откуда-то со стороны реки.
— Да.
— Совершенно верно… Согласись, что при создавшемся положении тебе совсем лишнее было лезть, как говорится, волку в пасть… Неудобно, понимаешь, да и нетактично. Я был уверен, что скандала не миновать. Тут и до беды недалеко, не дай бог!.. Спорили мы с ним допоздна, ругались, насилу выпроводил его; ко всему и выпивши он был, конечно.
Борис подпер голову рукой.
Аспарух слегка потрепал его по плечу.
— Нечего отчаиваться, Борка. Все это, конечно, очень печально, но…
Он замолчал.
Борис поднял на него вопрошающий взгляд.
— Есть и похуже кое-что…
Борис насторожился.
— Что еще? Говори скорей.
Аспарух перевел свой опечаленный взгляд на ручей и сказал:
— Обидно, что мне выпала эта горькая чаша… Но что поделаешь. — Он беспомощно развел руками. — Нынче утром, представь себе, когда ты, приступив к работе, начал, как говорится, новую жизнь, они устроили свидание в сосновом лесу. Это было в десять часов двадцать две минуты.
— Свидание? — вскочил Борис.
— Свидание, Борка, — вздохнул Аспарух и откинулся на скамье, словно не имея больше сил продолжать разговор. — Я противник сплетен, — снова заговорил Аспарух, как бы превозмогая себя, — не люблю и шантажа! Но обманывать друга я не могу. Чувствовал, что обязан рассказать тебе все,
Он скрестил на груди руки и замолчал.
Молчал и Борис, и оба долго сидели так, будто прислушиваясь к журчанию ручья; но, занятые своими мыслями, они не слышали плеска воды. Наконец Борис, собравшись с духом, спросил глухим, словно из-под земли идущим голосом:
— А оно… это свидание, как оно происходило!.. Просто вдвоем уединились в лесу… или, что называется, в интимной позе? Как ты их видел?
Аспарух потупился.
— Мне было стыдно смотреть на них… Пожалуйста, не расспрашивай о подробностях. Я просто отвернулся, чтоб не видеть их. Еще раз прошу извинить, что побеспокоил тебя.
Он взглянул на часы и встал.
— Ну, мне пора. Дела ждут. Заказал простыни для общежития. В последнее время столько хлопот навалилось — дух перевести некогда.
Они поднялись, не спеша прошли под кипарисами и снова оказались на главной аллее. Сунув руки в карманы брюк и упорно глядя в землю, Борис шагал молча. Аспарух в своих резиновых тапочках бесшумно выступал рядом, по временам роняя вздохи.
— Понимаю, как тебе тяжело, но еще тяжелей быть рогоносцем, когда все, кроме тебя, об этом знают и никто не хочет раскрыть тебе глаза. Верно ведь?
Борис шел, как идет на виселицу осужденный. Ничего не видел перед собой. Слово «рогоносец» он слышал только в анекдотах, которые часто рассказывали Гита и ее приятели. Он никогда не вдумывался в него, а вот, оказывается, оно имело определенный смысл.
Дойдя в полном молчании до конца аллеи, они повернули обратно и сели на стоявшую в стороне скамейку. Наконец Борис снова обрел дар речи.
— Беглишки, — обратился он несколько тверже. — Ты бы мог повторить все это в суде, если б я вызвал тебя в свидетели?
Аспарух вздрогнул при слове «суд» — оно действовало на него угнетающе. От суда он бежал как от чумы — никогда не был уверен, что ему там не предъявят обвинения.
— То есть как? — спросил он. — В каком смысле в суде?
— Очень просто, — объяснил Борис. — Я подам заявление о разводе, а ты выступишь как главный свидетель… Я должен раз и навсегда разделаться с… с этой…
Он не решился произнести слово, которое вертелось у него на языке, потому что Гита все еще была его женой.
— Нет! — категорически объявил Беглишки. — Нельзя действовать очертя голову! Я, безусловно, готов для тебя на все, но надо собрать и другие факты, понимаешь? Суд — штука капризная, особенно если у тебя недостаточно фактов… Это надо учитывать.
— Какие факты могут быть важнее этих?
— Все-таки… Не торопись, Борка! Это дело надо как следует обмозговать.
— Чего тут еще мозговать… У меня уже и так в мозгу горит… Не могу больше, братец, не могу! Целых три года мозгую… Нет, не могу!