Новые встречи
Шрифт:
Чтобы вконец не разобидеть мужа и показать себя благонравной супругой, она оставила ему записку, торопливо нацарапав: «Борка, сегодня вечером я у госпожи Виктории, она пригласила меня на чашечку кофе (по-женски). Гита». Записку оставила на зеркале, наверняка зная, что он будет смотреться в зеркало и увидит ее. Она даже улыбнулась, представив, как он любуется на себя в зеркало. И будто на крыльях полетела на свидание.
Виктория Беглишки в последний раз сделала уступку Филиппу. Как ни симпатичен
Вечер начался весело, непринужденно, но еще веселей стало, когда пришел Филипп. Он принес игрушку, которая привела женское общество в восторг. Голый гуттаперчевый человечек переходил из рук в руки, поражая дам своими удивительными фокусами. У Филиппа нашлись и другие игрушки, а также карты для гаданья, что увлекло всех.
С Гитой он завел разговор посредством «шуток амура». Перемешав карты, он роздал их усевшимся вокруг него дамам.
Шутя и балагуря, он не упустил случая послать свой первый комплимент Гите.
«Глаза ваши светятся, как топазы! — передал он ей. — Я лишился сна, увидев их».
Она своим ответом решила испытать его.
«Мы всегда были в контрах».
«Разве?»
«Я не верю мужчинам, любовь для них всегда лишь спорт», — ответила Гита.
«Вы нимфа», — настаивал Филипп.
«Почему вы все время сбиваетесь на поэзию?»
«Минувшей ночью я видел вас во сне».
«Скажите, пожалуйста!»
«Не толкайте меня на путь страданий».
В это мгновение в гостиную вошел Аспарух Беглишки. У него, как всегда, был усталый вид. Поздоровавшись с гостями, он уединился с Вики — ему надо было посоветоваться с ней. Разговор длился недолго, но это очень озадачило Гиту. Механически передавая карты, она плохо слышала выкрики Филиппа:
— Прошу, Сократ! Возьми Сократа!.. А вот и Психея… Ты что даешь, Афродиту? Или Цербера? Цербера даешь? Возьми Клавдия! Интересно, не так ли? Волшебно! Только так! Меркурий…
С лица его не сходила улыбка, глаза горели.
Аспарух вышел, и скоро все о нем забыли. Забыла и Гита, увлеченная игрой и слегка опьяневшая от ликера, которым их угощала госпожа Виктория.
Может быть, все кончилось бы хорошо, если бы Филипп неожиданно не утратил веселость. Он начал вздыхать и посматривать на часы. Обеспокоенная Гита спросила, что с ним, он сослался на головную боль.
— Выйду на улицу освежиться немного, — сказал он и встал.
— И я с тобой, Фео, — шепнула Гита, — хочешь? Мне страшно за тебя.
Не проронив ни слова, он печально взглянул на нее и прошел через гостиную к двери; занятые разговорами, гости не обратили на них внимания.
Гита выскользнула следом за ним; она чувствовала себя виновницей его грусти. И хотела успокоить его.
Филипп сидел на скамейке, где днем часто дремал дед Ставри, укрывшись от знойных лучей. Скамейку окружали высокие пышные кусты, местечко было укромное.
Гита подошла и молча села возле Филиппа.
— Почему ты вздыхаешь, Фео? Что с тобой?
Он не ответил.
Она повторила свой вопрос:
— Ну почему ты вздыхаешь, скажи?
— Извините, — начал он официальным тоном. — Я хочу дать вам один совет. С вашего разрешения, конечно.
Гита удивленно посмотрела на него.
— Никогда не позволяйте своему сердцу полностью отдаваться предмету вашей любви, пока не удостоверитесь, свободен он или нет.
Гита ничего не поняла.
— Наверно, вы питаете к нему какие-то чувства, раз были так смущены и рассеянны, когда он вошел в гостиную… Ну что ж, не стану вам мешать!
— Фео!
— Ради бога, дайте мне кончить… Вы бы завладели сердцем, к которому взывали, если бы, разумеется, другая не сделала это раньше вас. Все же будьте осторожны!
— Зачем ты меня мучишь?
— Я говорю правду, горькую правду.
— Успокойся, Филипп, не надо злиться.
— Нет, я не злюсь. Мне только грустно. Вот и сегодня, когда все отдыхали в послеобеденный час, я вышел прогуляться, чтоб рассеять плохое настроение. Ушел далеко за город, подальше от людей, от мирской суеты. Я жаждал уединения, и когда обрел его, почувствовал облегчение.
— Филипп!
— Пожалуйста, я не настолько глуп, чтоб добиваться силой того, чего не могут дать добровольно и чем нельзя завладеть, не потеряв собственного достоинства. Не так ли? Потому-то я и желал уединения. И я был счастлив в одиночестве.
Он умолк. Гита, держа его за руку, смотрела ему в глаза.
— В свое время злые люди помешали нам соединиться, — продолжал Филипп. — Я знаю, что жизнь — это огонь, в ней и сгореть недолго. Так лучше уж я сам сгорю, чем приносить в жертву тебя.
Он прижался к ней и обнял за плечи. В это время из кустов вылезла чья-то темная фигура. Филипп подскочил. До смерти перепуганный, он хотел крикнуть, но не смог — горло у него перехватило. Да поздно уже было кричать — неизвестный бросился на Гиту и начал бить ее по чем попало. Воспользовавшись этим, Филипп кинулся бежать к лесу.
Гита визжала, стараясь уцепиться за Филиппа, но того уже и след простыл. Продираясь сквозь кусты, он весь исцарапался, но боли не чувствовал. От страха лязгал зубами и все оглядывался — не преследуют ли его. Слава богу, никто за ним не гнался.
Он выбежал на аллею, пыхтя и поддерживая свой живот. Остатки волос на его плешивой голове, которые он всегда так заботливо помадил и смазывал маслами, торчали в беспорядке. Лицо было чем-то выпачкано. Он спускался с горы едва дыша.
Покинутая им Гита молча сносила побои мужа. Борис озверел, он уже не отдавал себе отчета, давно ли бьет ее. Чувствовал только, как ярость его с каждым ударом возрастает. В конце концов, не зная, что еще с ней сделать, схватил за волосы и потащил за собой. Лишь теперь Гита подмяла крик и стала отбиваться.