Новые записки санитара морга
Шрифт:
Лишь только я заглянул в список фамилий, как на пороге секции появился Владимир Владимирович. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — с ним что-то не так. Он словно сиял изнутри, явно возбужденный каким-то радостным событием. Казалось, что даже походка его была более упругой, будто доктор внезапно помолодел, скинув добрый десяток лет. Признаться честно, таким я его еще никогда не видел. Он поздоровался со мной, широко улыбнувшись.
— Привет творческой интеллигенции!
— Утро доброе, Владимир Владимирович. Я смотрю, вы в прекрасном расположении духа.
— Нет,
— Есть повод? — поинтересовался я.
— А как же! Сашка моя золото взяла в Вильнюсе, на международной олимпиаде по физике. Представляешь, золото!
— Поздравляю, от всей души поздравляю! — искренне порадовался я, любуясь бьющей ключом отцовской гордостью. — А что за олимпиада?
— А я разве не говорил? Очень серьезное мероприятие. Самое крупное в мире. Там от нескольких десятков стран собираются ну о-о-очень лобастые юные физики, которые у себя на родине отборочные туры прошли.
— То есть все, как на спортивной олимпиаде.
— А как ты хотел, конечно! И Сашка туда поехала, от России. Я, конечно, знал, что доча крута, но когда она позвонила и про золото сказала — просто остолбенел. Там же сильнейшие физики планеты, только маленькие еще.
— Будущее мировой науки, получается.
— Вот именно. Вручили ей медаль и диплом. И знаешь, что это означает? Что она самый лучший восемнадцатилетний физик на планете Земля! О как! — задрал он вверх указательный палец.
— Потрясающее, наверное, ощущение, когда ребенок такого добился.
— А то! Еще какое потрясающее. И ведь сама, что ценно, без всяких там репетиторов! Награду ей декан физмата Массачусетского технологического университета лично вручал. У нее уже интервью для Первого канала брали, и РТР еще. В вечерних новостях сегодня будут показывать.
— У Саши большое будущее, — сказал я, захваченный восторгом ее отца.
— Да, это прорыв. Она к нему долго шла.
— Долго, это если бы она в тридцать пять такого добилась. А ей-то всего восемнадцать. Все впереди. Представляете, чем она к сорока будет заниматься?
— Ну, ей еще учиться и учиться, но старт прекрасный. Сейчас в Бауманку, на первый курс, ну а потом, — загадочно протянул он это «потом» и взял паузу, торжествующе глядя на меня.
— Что потом?
— У нас два года отучится — и в Массачусетский технологический ее зачислят, без всяких там экзаменов и платы за обучение! Да с приличной стипендией. Вот так, Артемий.
— Круто, ничего не скажешь. Как американцы собирали мозги по всему миру, так и собирают.
— И правильно делают. Они богатые, могут себе позволить, — согласился Савельев.
— Вот лет через двадцать откроет она какое-нибудь новое измерение — буду гордиться, что отца ее знал.
— Будешь, обязательно будешь. Может, через двадцать, а может, и раньше. Я ее спрашиваю, сколько будет дважды два. А она в ответ — а в какой системе?
— Все, она уже в большой науке. А там дважды два — понятие относительное.
— Да, Сашка — маленький ученый. Может, и моя в этом заслуга есть, — сказал он, шутливо приосанясь.
— Обязательно! —
— Система-то есть, да вот документов на них нет, на этих пятерых.
— Совсем никаких? — уныло вздохнул я.
— Не, какие-то наверняка есть. А вот тех, которые нам нужны, — нет, к сожалению. Так что — начинайте, господин писатель, без лишних раздумий.
— А как по поводу третьего стола? Откроем?
— Да ради бога! Можешь хоть четвертый открывать, если найдешь. Как здесь первых двух сделаешь — сразу зови и за третьего принимайся. Я у себя в кабинете буду, еще разок на церемонию вручения посмотрю, я ее с Интернета скачал. Уж больно приятственно! — улыбнулся он, подмигнул и выскочил из секционной.
«Как все близко. Мертвецкая, столы, врачи — и лучший юный физик планеты. Интересно, вернется она из Штатов, чтоб русскую науку двигать? Да не, какой там. Американцы полными идиотами будут, если выучат и оставить не смогут. Сделают ей такое предложение — не откажется, — думал я, готовя секционный зал к предстоящей мясорубке. — Да и зачем ей возвращаться? От патриотизма? Люди из большой науки космополиты, по складу мировоззрения. Они свою роль в масштабе человечества видят. Какая им разница, где новое измерение открывать — здесь или там. Никакой.»
Двадцать минут спустя все трое лежали на столах, отливающих холодным стальным блеском. В рядок, если не принимать во внимание стены, разделяющие большую и малую секции. «Справа налево или слева направо? — мысленно спросил я себя, приготовив острые, только подточенные ножи и визгливую пилу. — Какая, к черту, разница!» — сам же ответил на свой вопрос. И обернув ручку маленького скальпеля, решительно взялся за дело.
Вскоре все трое были готовы к последней встрече с доктором, которая уже никак не сможет повлиять на здоровье. Промежуточные двери коридора, в который выходили двери секционных, были плотно закрыты. А это значит, что его заполнил приторный запах почившей человечины и дерьма. И кто-то, кто закрыл их, пытался запереть этот привычный смрад, чтобы он не пополз по отделению, мешая перекусить, да и просто воняя. Я уже давно не обращаю на него внимания. Не то чтобы не чувствую, нет. Просто он не вызывает у меня никакой реакции. Ни положительной, ни отрицательной. И кроме того, знаю, что и сам когда-нибудь буду так пахнуть. Стоит ли тогда воротить нос?
Впереди было еще немало кровавой работы, которая не позволяла взять даже короткую передышку. Как только врачи встали к столам, чтобы приложить опыт и знания к пока неизученным останкам, я принялся зашивать трупы, начав с головы. Этот однообразный процесс, текущий на автоматизме, через некоторое время освобождает разум. Прокол, еще один — и затянуть нитку. Снова и снова, сознание почти не участвует в деле, контролируя его на автопилоте. А потому самое время полистать журнальчик. Правда, взять в руки я его не могу по нескольким причинам сразу.