Новый директор
Шрифт:
— Вот, Михаил Петрович, среди родителей бывают и такие…
— Какие такие? На что это вы намекаете? — снова вспыхнула Леонтьева.
— Такие в том смысле, что всякие, — пояснил Константин Семенович; — Мы только что рассуждали о родителях, и я не успел договорить, что родители по-разному смотрят на воспитание своих детей. Вы, например, считаете возможным говорить со мной при детях таким странным тоном… И, вероятно, даже не понимаете, как сильно роняете свой авторитет…
— Вы мне, пожалуйста, зубы не заговаривайте! — всё так же воинственно огрызнулась
— Они работают добровольно.
— Мы знаем, как это делается… добровольно! Я всё равно этого дела так не оставлю! Сегодня же об этом безобразии будет известно в гороно.
— По-о-слушайте, гра-ажданка… — запинаясь больше, чем обычно, начал Куприянов. — Н-нельзя же…
Вета Семеновна повернулась и окинула летчика взглядом с головы до ног:
— А вы кто такой?
— Я такой же родитель, как и вы… — медленно ответил Куприянов.
— Ошибаетесь. Совсем не такой же… Я мать, а вы отец. Я знаю, как отцы относятся к своим детям. Да, да… И попрошу вас не вмешиваться в наш разговор!
— Останьтесь, Михаил Петрович, — сказал Константин Семенович, видя, что летчик, расстроившись, хочет покинуть кабинет. — Вам полезно. Гражданка Леонтьева, я очень занят и попрошу выслушать меня внимательно. Повторять я не буду. Меня назначили сюда для организации опытной школы. Естественно, что сейчас здесь многое изменится. Так, например, для всех школьников вводится обязательный ежедневный труд…
— Это еще что за новости!
— Школа переходит на полное самообслуживание. Дети сами будут следить за чистотой и порядком…
— Вы собираетесь сделать из них уборщиков!
— Подробней мы поговорим на первом же родительском собрании. Уговаривать и упрашивать мы никого не собираемся. Если вы намерены воспитывать сына барчуком и бездельником, я не могу запретить, но тогда вам придется взять его из нашей школы.
— И возьму!
— Пожалуйста!
— Но это мы еще посмотрим! Да, да… мы еще посмотрим, кто вам разрешит! Мой муж не какой-то там… — гордо произнесла Леонтьева. — Мы для вас или вы для нас. — Она открыла сумочку, чтобы поглядеться в зеркало, но от досады забыла об этом.
— Всё, гражданка Леонтьева? Больше у вас вопросов нет? — спросил Константин Семенович.
Очевидно, Вета Семеновна решила, что дальнейший разговор с упрямым директором будет без пользы. Она презрительно сощурилась, поднялась и, не попрощавшись, даже не взглянув на мужчин, вышла из кабинета с высоко поднятой головой.
— Ну как, напугала она вас, Михаил Петрович? — спросил Константин Семенович, когда в канцелярии хлопнула дверь и наступила тишина.
— Неприятно… Я три раза с-смерти в глаза смотрел…
— Это еще не самая худшая…
— Повоюем, если так, — с улыбкой и почти не заикаясь сказал летчик.
— Я думаю вот о чем, — задумчиво начал Горюнов, — откуда у нее такие взгляды? Странно. Родилась она и выросла в советское время и, очень возможно, в рабочей семье.
В вестибюле, возле окна, стояла небольшая группа ребят шестого класса. В центре внимания Слава Леонтьев. Опустив голову, мальчик соскабливал с правой руки приставшую шпаклевку и исподлобья поглядывал на дверь канцелярии.
— Вот какая она у тебя вредная! — с огорчением проговорил Костя, несколько лет сидевший со Славой на одной парте.
— Она не вредная… — хмуро возразил Слава. — Она воображает…
Что «воображает» Вета Семеновна — было неизвестно, но никто из ребят не переспрашивал, не уточнял. Всем было понятно, что хотел сказать Слава.
— Жалко ей, что ли?
— Она расстроилась потому, что он перемазался, — объяснила девочка с черными и шустрыми, как мышки, глазами. — Посмотрите, говорит, на кого он похож! Даже нос у него… Ну-ка, покажи, Слава, нос. Ой, девочки! И верно. Смотрите, на носу краска!
— Это Валерка Сутягин его мазанул.
— Ну так что! Не отмоет, что ли? — презрительно сказал один из мальчиков. — Андрей Архипыч говорил, что керосином в два счета отмоется. У тебя есть керосин, Славка?
— Есть. В примусе остался.
— Она тебя всё равно домой уведет.
— А я опять убегу.
— Верно, Слава! Ты не спорь с ней. Пускай говорит, что хочет. Придешь домой, а потом отпросись в кино или куда-нибудь и беги сюда. Мы до вечера будем.
— Ну да, до вечера! Кто тебе разрешит?
— А сколько надо выкрасить-то! Все парты. Васильев говорил, что мы в три смены работать будем. А кто свободен, может стадион строить.
— Ой, девочки! Неужели у нас свой каток будет? Вот хорошо-то!
Твердой походкой Вета Семеновна вышла в вестибюль. Так ходят люди, принявшие важное решение. Оглянувшись кругом и еще раз убедившись, что воздух действительно насыщен запахом краски и олифы, а по полу разбросаны опилки, рваная бумага и битое стекло, она брезгливо передернула плечами. «Подумать только, и в этой грязи копошатся дети! Они дышат отравленным воздухом, пачкают одежду, руки и даже лицо!..»
— Слава! Сейчас же домой! — приказала она.
— Мама, надо же красить парты. У нас будут белые парты… Мне же учиться… — взмолился мальчик.
— Здесь ты учиться не будешь! — отрубила мать. — Из тебя здесь хотят сделать маляра… Я не позволю! Послушайте, Мария Васильевна, что у вас тут происходит? — обратилась Леонтьева к вошедшей с улицы секретарше. — Это же ужас что такое!
Мария Васильевна оглянулась кругом:
— В школе ремонт, Вета Семеновна.
— Но почему сюда пустили детей? Почему их заставляют работать?