Новый директор
Шрифт:
В школе стояла тишина. Ребята разошлись по домам на обед, но из глубины коридора гулко доносились взрывы звонкого смеха и что-то вроде перебранки.
— Слышите? Это они уже осваивают свою фабрику-кухню, с улыбкой сказал Константин Семенович, прислушиваясь к шуму. — Нетрудно представить, что там происходит…
— А что?
— Играют в столовую. Слышите, как им весело?
Константин Семенович не ошибся. Девочки действительно играли в столовую и очень веселились. Виолетта Макарова взяла на себя роль обедающей,
— Это не столовая, а какая-то тошниловка! — возмущалась Виолетта, бегая по залу. — Я всё зубья здесь поломала! Где жалобная книга! Кто у вас повар? На мыло таких поваров!
Фаина, тараща испуганно глаза, еле поспевала за ней. В руках она держала битую тарелку, на которой лежал кусок хлеба. Хлеб часто падал. Фаина поднимала его, наспех вытирала о юбку и снова клала на тарелку.
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Всё в порядке! Всё хорошо! Попробуйте вот это блюдо, — угодливо твердила она. — Самый первый сорт… Аля-пуаля… Дюшес поджаристый!
— Что? Не желаю! Жалобную книгу! И живот болит… И челюсти свело!..
На подоконнике сидели зрители и от всей души смеялись. Особенно громко и заразительно хохотала Поля. От смеха она свалилась с подоконника и, присев на корточки, стонала:
— Ой, лишеньки… ой, умру! Ты поплюй, поплюй еще! — подсказывала она, когда Фаина вытирала подолом упавший хлеб, и снова хохотала, захлебываясь и повизгивая.
Виолетту поощрял успех. В голосе ее вдруг появились новые интонации. Не переставая возмущаться и по-прежнему выкрикивать короткие фразы, она изменила походку, жесты, и сразу стало видно, что изображает она теперь сердитую мамашу.
— Это что за мода! Кто вам разрешил эксплуатировать младенцев? Ребеночкам нужно еще соску сосать, а вы их уборщиками сделали? Я не позволю! Фи, как тут пахнет! Сколько тут всякой грязи! Прекратить это безобразие! Где мой ребеночек? Что вы с ним сделали?.. Я не какая-нибудь! Я жена главного начальника… Я… Я… — Дальше у «Леонтьевой-мамаши» не хватило слов, и она остановилась.
Фаина растерялась. Неготовая к резкой перемене роли, девочка не знала, кого она должна сейчас изображать, и сначала вместе со всеми захлопала в ладоши, но быстро нашлась.
— Мамаша, не волнуйтесь! — вдруг заговорила она низким успокоительным голосом хорошо известной всем учительницы и медленно «поплыла» к Виолетте. — Ваш ребеночек абсолютно цел и невредим. Абсолютно!.. У него даже усы растут. Нельзя же так!
Поля всплеснула руками, взвизгнула и закатилась теперь уже беззвучным смехом.
Константин Семенович, стоявший в дверях, сделал знак летчику и, не желая мешать девочкам, тихо направился к вестибюлю.
— Вот разошлись-то! — сказал Михаил Петрович.
— Да. Настроение сильно приподнятое. Дурачатся… — с улыбкой произнес Константин Семенович. — Как телята на лугу…
— Кого-то передразнивают?
— Наверно, кого-нибудь из учителей.
— А вы считаете это н-нормальным, Константин Семенович? — осторожно спросил летчик.
— Такой смех? Ну, конечно. Смех — это здоровье… Лучше всяких витаминов.
— Нет, я имею в виду д-другое… Повод для смеха! Они высмеивают учительницу…
Константин Семенович насторожился. Они вышли в пустой вестибюль и остановились.
— Ну так что? — спросил он.
— М-многие считают, что такое н-неуважительное отношение к старшим… — летчик замялся, подбирая нужное определение. — Нехорошо и… как бы сказать… роняет достоинство человека?
— И что же я должен был сделать по-вашему?
— Н-не знаю.
— Войти к ним и с возмущением прекратить недозволенное веселье? — спросил он. — Прочитать нотацию. А может быть, и наказать виновниц?
— Ну, зачем же…
— А как бы вы поступили на моем месте?
— Я? М-мне трудно представить себя на в-вашем месте. Ведь я не педагог.
— Мы все бываем педагогами. И не только родители… Позвольте, но ведь вы офицер и всё время занимались воспитанием!
— Ну, в армии д-другое дело.
— Не вижу разницы.
— Там взрослые люди.
— Ну так что? Методы другие, но законы одни. Терпимое отношение к шутке, к дружескому шаржу нужно воспитывать везде. В школе, в армии, в жизни.
— С-совершенно согласен.
— Очень рад. Честно говоря, вы меня немного напугали, — сознался директор. — Председатель родительского комитета будет задавать тон…
— Нет, нет. В-вы меня не так поняли, Константин Семенович, — заволновался летчик. — Я и сам не выношу ханжества. Как раз в армии у меня были такие столкновения… Потому я и з-затеял разговор…
Кончился перерыв на обед. Детей заметно прибавилось и в помещении и на пустыре. Соскучившиеся за лето друг по другу, школьники словно с цепи сорвались. Суетятся, бегают с места на место, затевают игры. Кое-кто из вновь прибывших и еще не разобравшихся в том, что происходит в школе, стоят группами в сторонке и, переговариваясь, наблюдают. Другие бродят по зданию, не зная, к чему приложить свои силы.
Мальчики быстрее находят дело по душе и «оседают», главным образом, на пустыре строить собственный стадион хочется чуть ли не всем.
Девочки не так решительны, и прежде чем взяться за работу, расспрашивают, думают и сомневаются.
Игры и шалости иногда кончаются не совсем весело. Вот кто-то подставил ножку пробегавшему мимо мальчику, и тот растянулся на земле, и не только перемазался, но и поставил на лбу шишку. В другом месте устроили «кучу малу».
Кто-то из маляров не может пропустить мимо проходящих или любопытных, чтобы незаметно не мазнуть белилами… Наконец, виновника обнаружили.