Новый Михаил
Шрифт:
А правительство тем временем вяло решало новый вопрос — на кого бы спихнуть освободившийся портфель министра внутренних дел. Изобразив работу мысли, и не найдя кандидатур, решили просто поручить исполнение дел старшему из товарищей министра.
В шесть часов вечера князь Голицын послал Императору телеграмму о том, что Совет министров объявляет город на осадном положении и просит Государя поручить командование войсками столицы какому–нибудь популярному в войсках генералу, которого солдаты будут слушаться. Кроме того, в телеграмме сообщалось, что Совет министров просит Государя его уволить и поручить лицу, пользующемуся общим доверием, составить
С облегчением переведя дух, полагая, что более не отвечают за происходящее, министры ждали официальной отставки и возможности спокойно разъехаться. И вдруг такая неприятность — Государь их не уволил. Общее настроение присутствующих выражал сам глава правительства князь Голицын, который все время повторял одну и ту же фразу:
— Что же делать, что делать?
Министры растеряно переглядывались. Казалось, что все сейчас разрываются между желанием немедленно бежать и необходимостью соблюдать приличия придумав повод для бегства.
Внезапно кто–то распахнул двери в зал заседаний и закричал:
— Сюда идет толпа!!! Будут здесь с минуты на минуту! Спасайся!
Словно получив команду министры повскакивали со своих мест и, роняя стулья и никому теперь не нужные бумаги, рванулись к выходу. Шум паники охватил один из оплотов государственной власти России. Где–то хлопали двери. Зазвенело разбитое стекло. Погас свет.
Еще через несколько тягостных минут в опустевший дворец ворвалась толпа солдат и всякой веселой черни. Начался разгром.
Правительство, назначенное Государем Императором Николаем Вторым, перестало существовать…
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Вот уже четверть часа члены Временного комитета депутатов Государственной Думы напряженно поглядывали на двери за которыми скрылся Родзянко. Бурные события последних дней, казалось, достигли кульминации в ночь на 28 февраля. Переворот приобрел реальные черты и теперь от решений собравшихся в этой комнате во многом зависел исход революции. Революции, которую готовили и подталкивали так много фигур разного калибра. Но в которую, как оказалось, почти никто из них не верил и готов к ней не был. Когда на окраинах столицы завертелось и закрутилось, большинство из «деятелей революции» рассчитывало просто погреть руки на беспорядках и, в очередной раз выступив «спасителями Отечества», пожинать дивиденды после восстановления порядка. Мало кто сомневался в том, что в итоге власть сумеет жесткой рукой удержать ситуацию под контролем. Однако растерянность власти привела к растерянности думских лидеров.
Годами вся эта публика раскачивала державную лодку в стремлении расширить свои полномочия и привилегии путем откусывания кусочков от пирога власти, который сжимали подрагивающие руки самодержавия. И вот теперь, когда к ним в руки рухнула власть, они озадачено оглядывались по сторонам, пытаясь понять что же им делать?
Некоторые, имеющие между собой организационную связь более высокого порядка и состоящие во всяких тайных обществах, попытались перехватить инициативу и подхватить власть. Однако, на настоящий момент, авторитет Государственной Думы был еще слишком силен, чтобы обойтись без нее в деле захвата власти в стране. И, в ожидании решительных действий, все взоры обратились к Родзянко.
Ситуация усугубилась тем, что сегодня утром был опубликован указ Императора о роспуске Государственной Думы. И наступил момент истины — как далеко в борьбе за власть готовы пойти депутаты в лице своих лидеров?
Однако, продолжаться долго так не могло. С одной стороны в Государственной Думе боялись, что царь таки найдет исполнителя, который всем сильно умным эти умные головы и пооткручивает, а остальным Сибирь станет домом родным. С другой стороны улица выходила из под контроля. Громились казармы и склады. Толпа вооружалась. Солдаты объявляли нейтралитет или переходили на сторону восставших. Офицеры массово разбегались. Какие–то темные личности переодевались офицерами и отдавали войскам приказы, которые усиливали хаос. Из тюрем выпустили заключенных и теперь вчерашние «узники режима» также стремились к власти. Вот, прямо в этот момент, прямо в этом же дворце, организовывается некий Совет рабочих депутатов, с абсолютно непонятными полномочиями и легитимностью уличного митинга.
Поэтому на Родзянко наседали. Он же до последнего момента панически отказывался от роли «Ответственного за все вдруг что не так». Колебался и все время повторял:
— Я не желаю бунтовать.. Я никаких революций не делал и делать не желаю.
Долгие уговоры председателя со стороны Милюкова и остальных депутатов пока ни к чему не привели. Все аргументы о том, что поскольку правительство само себя распустило, то власть должен взять на себя избранный народом орган законодательной власти, действия не возымели. Родзянко, который столько сделал для того, чтобы революция состоялась, внезапно остановился.
Вдруг выяснилось, что Император вовсе не готов с ними торговаться. Более того, Государь двинул на Петроград генерала Иванова с верными власти полками. Запахло жаренным. Но, в отличии от правительства князя Голицина, опасность не парализовала депутатских лидеров. Поняв, что час расплаты близок, они, уподобившись загнанным в угол крысам, решили атаковать. Они коллективно кинулись к Родзянко уговаривать его в том, что другого выхода нет, кроме как взять власть в свои руки.
И вот теперь, практически все члены Временного комитета сидели в кабинете Родзянко и ждали его решения об измене Императору и осуществлении государственного переворота. «Тяжкие четверть часа, — писал позже Милюков, — от решения Родзянки зависит слишком многое: быть может зависит весь успех начатого дела. Вожди армии с НИМ в сговоре и через НЕГО с Государственной Думой.»
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Родзянко сидел неподвижно. Его взгляд уставился в одну точку. Решение было очевидным. И страшным.
Много лет он играл с Императором в очень опасную игру. Он играл. Играл, как играет мальчишка, который лазит в соседский сад за яблоками. Для которого ценность яблок определялась не их вкусом, а сладостью опасной и рискованной игры с соседом, его злыми собаками, заборами и колючими кустами.
Ему нравилось нервное возбуждение перед лицом опасности. Нравилась сама игра с властью во власть и во имя власти. Часто он играл на грани фола, получая удовольствие от опасности, как во время самой схватки, так и в процессе планирования. Но, как и проказник залезающий в чужой сад, он отчаянно трусил и от всей души надеялся, что наказание за эту шалость будет не очень строгим.