Новый Мир (№ 1 2010)
Шрифт:
“Н-ну-с, — удовлетворенно выдохнул Чеснов, — не все так печально”. Выпил, не дождавшись остальных.
...Когда, казалось, застолье вот-вот перерастет в пьянку, объявили танцевальный перерыв. Из висевших под крышей колонок грянула музыка. Люди с готовностью поднимались, начинали танцевать, разминая затекшие тела, сжигая хмель взмахами рук, подбрасыванием ног... В динамиках задорно пел женский голос:
Бежит ручей, течет ручей, И я ничья, и ты ниче-ей!..
Чеснов поморщился —
Среди танцующих блистал Ремников — высокий, сухощавый, он выделывал нечто почти акробатическое; галстук вился как флажок во время урагана. Когда Чеснов впервые увидел ремниковский танец, ему стало смешно и страшновато, и он какое-то время сторонился коллеги, но потом понял, зачем тот так выкаблучивается: женщины заинтересовывались им, выделяли из остальных. И почти всегда Ремников возвращался в гостиницу под руку с дамой.
Сейчас многие тоже глядели на его выкрутасы с удивленными улыбками. Среди них и та, в бежевом свитерке. “Так, тянуть нельзя”. Чеснов сунул окурок в высокую вазу-пепельницу, подошел к ней.
“Да, Лёша у нас по танцам спец, — сказал слегка снисходительно. — Полгода — ученый муж, а потом три дня — рубаха-парень. Но вообще-то мы все, московские доктора наук, — люди скучные”. — “Правда?” Она сделала вид, что удивилась и разочаровалась. Чеснов нарочито спохватился: “Но не всегда, не всегда! Можно вас пригласить на танец?” Энергичная песня про седого луня как раз закончилась, зазвучала медленная — “Течет река Волга”. Женщина смущенно улыбнулась: “Что ж... Я, правда, давно...” — “Я тоже небольшой мастак”, — перебил Чеснов. Обхватил ее за талию и легко вытолкнул на площадку меж прудиками. Медленно перетаптываясь, стали вращаться по часовой стрелке.
“Как вас зовут?” — спросил Чеснов. “Лариса”. Ему сразу вспомнилась сценка, увиденная за несколько дней до приезда сюда: пошел на рынок за овощами и все его пребывание там сопровождал негодующий крик какого-то кавказца: “Ларыса! Ларыса!” Видимо, владелец палатки искал свою продавщицу.
“Очень приятно, — сказал вслух. — А я — Сергей”. Она улыбнулась, показывая, что ей тоже приятно; Чеснов покривил губы: “Обычное имя. Мальчиков моего поколения или Сережами называли, или Сашами. На большее фантазии не хватало. У нас в классе было четверо Саш и трое Сереж. И я, знаете, так завидовал Владику — он даже внешне казался другим. Не-Сережей. Понимаете?”
Женщина покивала: “Да, я понимаю. У нас тоже было много Тань, Оль, Наташ. И они плакали. Это очень обидным казалось — когда еще есть Тани, Оли”. Голос у нее был густой, мягкий, полный какой-то — голос сильной, неглупой женщины. Чеснову нравились такие голоса — казалось, что обладательницы их никогда не кричат, не ругаются, не сбиваются на визг...
“Может быть, прогуляемся? — спросил Чеснов, когда всех пригласили возвращаться за стол. — Что мы там...” — “Давайте еще поприсутствуем, — ответила Лариса так уже по-дружески просяще, что в животе у Чеснова приятно заныло. — Мой шеф должен тост произносить. Послушаем — и
Он повел ее к столу, придерживая за локоть. “Кстати, Лариса, — вспомнил, — а зачем же вы все-таки кладете лимон в рюмку? Вы обещали открыться”. — “А, это... Чтобы утром не болеть. Лимон всякие сивушные масла втягивает”. — “Я-асно. Я тоже, пожалуй, возьму на вооружение. Можно?” — “Да пожалуйста”.
2
Всё получилось, как и планировал. Как обычно. И теперь он и женщина лежали рядом на двуспальной кровати, лежали и смотрели в потолок, отходя от долгих объятий, поцелуев, перекатываний друг через друга.
На столе стояли пакеты с соком, бутылки, лежали грудой колбасные нарезки, фрукты, упаковка сыра “Хохланд”... По пути в гостиницу Чеснов завел Ларису в мини-маркет и купил все это бесполезное, ненужное после сытного банкета. Но та щедрость, с какой он покупал бесполезное и лишнее, явно была симпатична Ларисе; вообще женщины любят щедрых, пусть и щедрых до глупости, мужчин.
“М-да, — усмехнулся Чеснов, вспомнив походы с женой за продуктами: жена то и дело порывается купить что-нибудь дорогое и необычное, вроде морского коктейля или маринованных улиток, Чеснов же смотрит на нее так иронически, что она не решается. — М-да, а здесь ты — гусар”.
И ему стало неловко, кольнула вина: он с чужой женщиной, а жена в опостылевшей квартире, с детьми. “Подруг натащила, — выручило оправдание, — или сама куда-нибудь... Может, и не только...” И он обнял лежащую рядом, погладил по прохладному, кругленькому плечу. Лариса с готовностью напряглась, потянулась к нему, посчитав, что он готов снова...
— Странно, да? — спросил Чеснов.
— Что странно?
— Что мы вот так, сразу. Совсем незнакомые. — Он говорил, продолжая глядеть в потолок; выражение лица Ларисы видеть не хотелось. — Еще утром о существовании друг друга не ведали, а сейчас так... Сплелись.
Ему нравилось начинать разговор с этакой банальщины — женщин она всегда обескураживала и в то же время провоцировала как-то ответить не пусто.
— Хорошо хоть, хм, имена спросили, а то бы вообще... И знаешь, Лариса, что это значит?
— Что? — Выжидательный полушепот.
— А это значит, что мы с тобой страшно одинокие люди. Вот и бросились... Скажи мне, пожалуйста... когда мы заговорили там, за столом, ты подумала, что мы можем быть... что между нами может быть близость? Да?
Она оказалась действительно сильной и неглупой — не вскочила, как, бывало, большинство других, не стала истерично, путаясь в белье, одеваться, а ответила внешне совершенно спокойно:
— Да, мелькнуло, что неплохо бы. Ты обаятельный.
— Неужели? Гм... А мне кажется, я окаменел совсем, закостенел. — Чеснов убрал руку с ее плеча, потер лицо. — Полнейшее однообразие. Разве мог поверить, что лет пять могут слиться в одни какие-то сутки. Распорядок, как в армии...