Новый Мир (№ 1 2010)
Шрифт:
“А тебя, Боря, — хочется ему спросить, — совесть ни за что не грызет?” Нет, не грызет, конечно: он ей не по зубам.
— Ладно, — Боря хлопает товарища по спине, — все будет кока-кола, живи футболом! — и уезжает, а из-за станции слышится рев: “О-ле, о-ле, о-ле, впе-ред, впе-е-ред…” Там грохот, рев, салюты, сигнализации у машин надрываются, у нас на дачах пока спокойно. “Оле, оле” — да, развивается язык. Пьяная, плавающая, наглая интонация.
Днем в воскресенье, двадцать второго июня, передают: “Скорбь, связанная с годовщиной начала войны,
На “скорой” оживленно. Здоровенный дядька лет тридцати, еще фельдшер, милиционер, еще человек какой-то со стертой внешностью— в пиджаке, а на кушетке — парень, крепкий такой, качок. Фамилия его— Попров, семнадцать лет. Плохо именно ему, сердце болит. Стоило ли ехать? Эмиль смотрит парня, слушает, кардиограмма, то-другое, так и есть— здоровехонек. Нервничает только, дрожит он очень, оттого и помехи на кардиограмме, а так — ничего. Надо писать заключение.
— Фамилия как? Попов?
— Попров, — ревет здоровенный дядька. — Попров Алексей! — Он не знает, кто такой Попров? — Совсем, что ли, отмороженный? А-а-а, нездешний… С дуба рухнул, нездешний?
Милиционер выталкивает дядьку за дверь.
— Кто он ему? — не понимает Эмиль. Для отца вроде молод. Ну так, дядя. Помощник отца вообще-то, по общим вопросам, ничей он не дядя.— И что натворил задержанный? — равнодушно спрашивает Эмиль, как свой, иначе ничего не узнаешь. — Да так, таджика отмудохал бейсбольной битой. Попраздновал. — Бита-то зачем? Откуда вообще тут биты? У вас что тут — бейсбольный клуб?
Ржут все, даже, кажется, Алексей.
— Один? — спрашивает Эмиль фельдшера, пока Попрова поднимают, дают одеться.
— Кто с тобой еще был? — орет на Попрова милиционер.
Разве так на ходу допрашивают?
— Касаемо этого, гражданин начальник…
Ишь ты, набрался слов.
Попров оскаливает зубы. Он своих не продает. Вот так, принципы. Зубы у него крепкие, белые, еще мощнее, чем у Бори. “Врежут раз — и расколется”, — думает вдруг Эмиль. Ладно, он только врач, и чем отвратительнее подопечный, тем сильнее надо стараться.
— Нба вот таблеточки — успокоишься, — принес ему пачку, из личных запасов.
У Эмиля из-за спины появляется чья-то рука, неприметный человек забирает таблетки.
— А вы ему — кто? — спрашивает Эмиль и его.
— А я ему, — отвечает неприметный, — начальник изолятора.
По-простому — тюрьмы. О, это запомнится.
— Послушайте, уважаемый!.. — обращается к Эмилю начальник тюрьмы, что-то он должен ему разъяснить.
— Доктор, — подсказывает Эмиль, — говорите: “доктор”.
— Наша система, доктор, чтоб вы не подумали, работает
Но — что?
В коридоре — его медсестра, откуда она тут в воскресенье? Расстроена: жалко Алешу ужасно, знала еще ребенком.
— И какой он был ребенок? — прямо удивил ее Эмиль своим вопросом: дети все хорошие. — Жизнь себе Алеша испортил, жалко. В секцию самбо ходил, собирался стать стоматологом. — А этого, таджика, не жалко? — Да, жалко, конечно, тоже человек. Где он, кстати? — Тут он, в реанимации, на искусственном дыхании. Желаете посмотреть?
Чего уж там, давайте. Таджик, худой, черненький, без сознания. Сколько ему? Двадцать два. Впечатление, что гораздо меньше, совсем мальчик. Татуировок нет, кожа смуглая, кровоподтеки. Глаза закрыты марлей. Снял, посмотрел зрачки, глаза у таджика серые. Муха по плечу ползает, пошла вон! И руки посмотрел: ни ушибов, ни ссадин — ни с кем он не дрался. — Ночью к нам поступил: кома, переломы лицевого черепа, ребер. Не по вашей части. — Из мочевого катетера капает мимо банки, поправьте. Грустно все это выглядит. Монитор, аппарат искусственной вентиляции — все кажется живее мальчика. Сердце еще послушал — тут все нормально, пока. А мозги живые? Кто же их знает…
А где старший Попров? В Европе он, наших поддерживает, двадцать седьмого — полуфинал. Побеспокоить бы можно было вашего Попрова. Нет, Попрова, по-видимому, лучше не беспокоить.
Эмиль возвращается на дачу, ест, станет прохладнее — и в Москву. Но после еды Эмиль засыпает и спит неожиданно долго, а проснувшись, думает: Попров-младший, Алеша, умница стоматолог, купил, значит, биту… Вот тебе и самооборона без оружия. “Брата” смотрел неоднократно, любит. У таджикского мальчика на шее штука какая-то металлическая — не крестик, не амулет: имя, может быть? — мама надела, перед тем как поехал сюда. Зачем ехал? А все едут. Люди поступают как все. “Не убивай, брат”,— просит мальчик. А Алеша Попров улыбается во весь рот и — по накатанному: “Не брат ты мне, гнида черножопая!”
И битой — куда придется.
Тяжесть, Господи, какая тяжесть… Звонит, сонный, Боре:
— Физкультпривет, — говорит. И молчит. — Ты уже с дачи уехал? —
И опять молчит. По шуму в трубке ясно: уехал.
— Чего надо? Чего молчишь?
— Собираюсь с духом, попросить. — Эх, лишь бы вышло! И просит.
Нет, Боря уже уехал. Ох, fuck.
— …Сказал бедняк, — отзывается Боря.
Удачно вышло, и вдруг:
— О’кей, разворачиваюсь. — Хороший он, Боря.
Через полтора или два часа они стоят возле больницы, Эмиль курит, они говорят. Плохо дело, еще хуже, чем предполагалось. И все-таки надо в Москву везти, томографию головы сделать, какой-то шанс есть. Хорошо, Боря его заберет, с ребятами договоримся. Выписку давай, паспорт, консультацию мою запиши. Родных нет? Что он, совсем бесхозный?