Новый Мир ( № 1 2013)

Новый Мир Новый Мир Журнал

 

Игумен Петр (Мещеринов). Неужели русская культура недостойна переводов Баха? — “Православие и мир”, 2012, 3 октября <http://www.pravmir.ru> .

“Для себя я, конечно, мог бы ограничиться чтением по-немецки. Но, впервые познакомившись с упомянутым Вами сайтом www.bach-cantatas.com , я увидел там переводы Баха не только на все европейские языки, но и на иврит, и на азиатские, и вообще на все мыслимые языки — а русского перевода не было. Я почувствовал себя уязвленным этим — между прочим, из патриотических соображений (нередко меня упрекают в антипатриотизме; как видите,

это вовсе не так): что, русский язык и русская культура недостойны переводов Баха? И я стал подумывать над тем, чтобы восполнить этот недостаток”.

“Западные литургические тексты допускают гораздо более открытое и яркое выражение чувств в отношении к Богу. Переводить на русский язык буквально или близко к тексту поэтому было невозможно. Например, для немецкого языка сказать: „Я люблю Тебя, Господи” — это вполне нормально. По-русски это звучит нестерпимо фамильярно и фальшиво, поэтому приходилось (без изменения смысла, конечно же) искать русский эквивалент — и эквивалент именно литургический, гимнографический, например: „Я стремлюсь к Тебе, Господи”. Сложность представлял, конечно же, и язык XVII — XVIII веков. Здесь мне очень помогло чтение старой неисправленной лютеровской Библии (немцы постоянно редактируют и обновляют язык Священного Писания, поэтому пришлось читать старые издания)”.

 

Райская природа языка. Поэт Светлана Кекова о символическом реализме, пространстве Заболоцкого и псалмическом мелосе. Беседу вела Дарья Данилова. — “НГ Ex libris”, 2012, 25 октября <http://exlibris.ng.ru> .

Говорит Светлана Кекова: “Да, Николай Заболоцкий и Арсений Тарковский для меня — самые важные имена в русской поэзии ХХ века, и я очень рада, что мы с вами здесь единомышленники. О пантеизме Заболоцкого (здесь имеются в виду, конечно, не „Столбцы”, а стихи и поэмы 30 — 50-х годов) принято говорить в критических и литературоведческих исследованиях, хотя это вопрос не такой простой, как кажется на первый взгляд. Я действительно этим вопросом занималась углубленно и пришла к выводу, что у Заболоцкого не пантеизм, а, если так можно выразиться, панантропизм. У него не божество растворено в природе, а человек!”

“Я никогда не „боролась” с влияниями любимых поэтов, их поэзия для меня — жизнь. Я бы хотела жить в том пространстве, которое создано, например, в „Первых свиданиях” Тарковского или в „Лесном озере” Заболоцкого. Если все-таки говорить о влияниях, то влияние и Заболоцкого, и Тарковского связано прежде всего с их творческим методом, который можно назвать символическим реализмом. Именно символическим реализмом, а не символизмом”.

 

Генрих Сапгир: взрослый и детский. На четыре вопроса отвечают: Михаил Гробман, Анатолий Лейкин, Юрий Орлицкий, Виктор Пивоваров. Беседу ведет Афанасий Мамедов. — “Лехаим”, 2012, № 11, ноябрь <http://www.lechaim.ru> .

Говорит Юрий Орлицкий: “Известно, что в ранней молодости поэты [Бродский и Сапгир] были достаточно близки, ездили друг к другу в гости. Потом их пути разошлись, что тоже понятно: Бродского всегда тянуло к классическому стиху, Сапгир же, наоборот, решительно тяготел к авангарду, который Бродский как раз недолюбливал. Но это не мешало им уважать и ценить друг друга. Так, в аудиоархиве Сапгира сохранилась запись нобелевской речи Бродского, которая передавалась по радио. Но творческое противопоставление поэтов имело, как я уже отметил, принципиальный характер: условно говоря, неоклассик против неоавангардиста. В свое время я написал об этом специальную статью, которая так

и называлась: „Два пути современной русской поэзии”. Потому что, с моей точки зрения, они — равновеликие поэты, из числа самых лучших в своем времени. Хотя Сапгир мне ближе…”

 

Ольга Седакова. “Общество больше не требует творчества”. — “Свято-Филаретовский православно-христианский институт”, 2012, 17 октября <http://www.sfi.ru> .

“Например, писать после Мандельштама так, как будто его не было, просто нелепо. Как говорил Томас Стернз Элиот, традиционный — это тот, кто может выдержать суд предшествующей традиции, т. е. нужно представлять себе, что над тобой есть этот суд. Если ты хочешь по-другому, не имея в виду, что Шекспир, Толстой и другие какой-то суд о тебе выносят, то это уже совсем другого рода деятельность, самодеятельность, которая, конечно, никому не запрещена”.

“На дне открытых дверей перед моим поступлением один из профессоров МГУ, филолог сказал: „Если кто-нибудь из вас пишет стихи, то когда вы доучитесь, вы перестанете это делать”. Отчасти это связано с советской идеей, что образованные люди теряют непосредственность, спонтанность, что надо быть таким Иванушкой-дурачком, и тогда у тебя все получится. Но, с другой стороны, филолог действительно сталкивается с серьезным творчеством, хотя бы потому что оно есть в программе, и он может трезво себя оценить. Так что образование — это своего рода аскетическая проверка”.

 

Андрей Сен-Сеньков. Поэзия вне вагона. Беседовал Александр Марков. — “Русский Журнал”, 2012, 3 октября <http://russ.ru> .

“Просто поэзией занимаются два типа людей. Первые — именно, что „поэты”. Люди, движущиеся по проложенным рельсам, они могут быть с уникальным взглядом и талантом, но они не выпрыгивают из вагонов, а выходят только на остановках. Вторые — это artists , то есть те, кто использует поэзию как инструмент для определенного месседжа. В какой-то момент они решают, что нужно писать, в другой момент — фотографировать, в третий — рисовать и т. д. Именно второй тип людей и создает все пограничные состояния текста”.

 

Александр Скидан. Час прочитываемости. Беседовал Александр Марков. — “Русский Журнал”, 2012, 30 октября.

“Критика машинного лирического производства, его машинальности, имплицитно присутствует уже у обэриутов, главным образом — у Олейникова и, по-другому, у Введенского. Потом были Ян Сатуновский и Всеволод Некрасов, просверлившие в речевых автоматизмах дыры, позволяющие коснуться дословесного вещества, предпосылки всякого языка и всякого сообщения: общности разделяющих телесно-языковой код, коммунальный опыт. Эта общность такова, что люди понимают друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Можно говорить шепотом, едва шевеля губами. „Да, я лежу в земле, губами шевеля…” (Мандельштам)”.

“Позднее с этим опытом, но уже как с социокультурными блоками, работал Пригов. Он создал периодическую таблицу поэтических элементов, почти не оставив пустых клеток для заполнения. В статье о нем я попытаюсь показать, что его логико-поэтические машины строятся во многом на принципах эпического театра Брехта, где актеры цитируют и показывают идеологические и социальные жесты и маски, а не перевоплощаются в роль”.

 

Сергей Шаргунов. Дневник расстрелянного себя. — “Литературная газета”, 2012, № 41, 17 октября <http://www.lgz.ru> .