Новый Мир ( № 10 2013)
Шрифт:
На последней ноте. Беседу вел Валерий Выжутович. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2013, № 122, на сайте газеты — 7 июня < http://www.rg.ru >.
Говорит Владимир Мартынов: «Мы пользуемся великим классическим наследием, к которому не имеем никакого отношения. Большой театр долгое время был национальным символом. Он считался великим, потому что у него было великое прошлое. Сейчас он перестает быть даже брендом. Балет еще кое-как держится, а опера опустилась ниже плинтуса. Музыкальный театр, который
«Скажем, новая опера — это прежде всего новая партитура. Если нет свежих композиторских идей, движения вперед не будет. А их нет. И руководство театра тут ни при чем. Руководство — это чиновники. Они пишут партитуры? Что-то ставят? Проблема куда более фундаментальна, чем смена власти. Могут прийти великие чиновники и даже великие режиссеры, но если никто не принесет новых партитур, то говорить не о чем. Этот гнойник когда-то должен был прорваться. Потому что невозможно сидеть на „сырьевой” игле „Спящей красавицы” и „Лебединого озера” и делать вид, будто это лицо современной российской культуры».
«Я слышал, кто-то из деятелей Большого театра высказал мысль, что все их беды, они, мол, от того, что ставятся „не те” спектакли: „Дети Розенталя”, еще что-то... Я не в восторге от „Детей Розенталя”, но это хоть какая-то попытка создать что-то новое, актуальное».
Неоскорбленная часть души. Писатель и филолог Алексей Варламов о Михаиле Пришвине, любимых и ненавидимых 90-х и премиальных вешках. Беседу вела Дарья Данилова. — «НГ Ex libris», 2013, 20 июня < http://www.ng.ru/ng_exlibris >.
Говорит Алексей Варламов: «Я и люблю, и ненавижу эти [90-е] годы. Даже советские времена не вызывают у меня столько чувств. 90-е, понимаете… Я не случайно назвал свой первый роман „Лох” — тогда это слово только входило в оборот: оно, по-моему, достаточно точно выразило то, что с нами в ту пору произошло. После ошеломительной радости конца 80-х, когда мы шли по Садовому кольцу стотысячной толпой и скандировали „Долой КПСС!”, после счастливого августа 91-го года все случившееся потом стало для меня кошмаром. При этом я отдаю себе отчет, что маленькие беды московского жителя ничто по сравнению с тем, что пережили люди на окраинах империи, в промышленных городах с остановившимися заводами, в деревнях, но и мне пришлось хлебнуть, а главное — постоянная жизнь в страхе, что завтра рухнет то немногое, что еще живо. И все-таки теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю 90-е с чувством благодарности. За то, что они были, за то, что кончились, за то, что мы выжили, за то, что тогда как раз масштаб человеческих личностей сделался чуть крупнее».
Неподдающийся. Беседу вела Валерия Сычева. — «Итоги», 2013, № 22 и 23 < http://www.itogi.ru >.
Говорит Эдуард Лимонов: «С папой все очень смутно. Он попал в ОГПУ, то, которое НКВД, лишь потому, что был человеком талантливым и любопытствующим. Уже в 17 лет, до армии, работал на радио в городе с трогательным названием Лиски, что в Воронежской области. Есть его фотографии то в радиорубке с какими-то громоздкими радиоприборами, то с аппаратурой висящим с „кошками” на ногах на столбе. Видимо, это было необычным для того времени, и талантливого кадра взяли к себе ОГПУ-НКВД, рекрутировавшие лучших. Принадлежность отца к этой организации
«Когда меня задержали после пышной свадьбы с Щаповой, то я подумал, что меня хотят заставить стучать на наш андеграунд. Но мне сказали, что их это не интересует — мол, у них тут достаточно сведений. Интересует же информация о моих походах в посольство, куда они не могут послать своих людей. Я отказался их информировать. Сказал, что мой отец достаточно работал на НКВД и наказал мне никогда не влезать ни в какие отношения с органами, что он за нас за всех отпахал».
«Сотрудники спецслужб везде более или менее одинаковые, даже внешне. В Москве у меня был молодой следователь, некий Антон Семенович — в очках без оправы, довольно высокий дылда, худой, ходил в светлых пиджаках и белой рубашке. Потом я видел точно таких же фэбээровцев — дылд в очках. Позже, попав во французскую контрразведку, DST , встретил таких же типажей. Скажем, в офисе FBI , что на Ист-Сайде, видел на стене коридора объявление о том, что команда FBI играет с командой CIA матч по бейсболу. Потом в DST во Франции приметил практически такое же объявление, только играли не в бейсбол, а во что-то другое».
«Никогда не думала, что увижу конец советской власти». 97-летняя преподавательница Марина Шторх, дочь философа Густава Шпета, — о прогулках в машине Ленина, чудесных троллейбусах, мхатовском доме с тайником, школьных экспериментах, жизни с папой в сибирской ссылке, о воспитании Плетнева и Спивакова и о том, как первого мужа погубили кремлевские звезды. Текст: Анна Марголис. — «Большой город», 2013, 20 июня < http://bg.ru >.
«У нас была прислуга — няня Наташа и одна немка, которая прибежала в нашу квартиру во время Первой мировой: судорожно звонила в дверь, а потом бросилась на колени перед мамой и папой, крича: „Herr Professor, Herr Professor, спасите меня! Меня гонят отовсюду, я немка!”. Они пустили, и она прожила у нас лет пять. Работала за кров и хлеб. Помню, как мы c сестрой и братом сидим за детским столиком (он сохранился — за ним сидят уже мои правнуки), а она рядом на табуретке, такая большая немка, — и говорим по-немецки!»
«В принципе наша семья была достаточно продвинутой — кроме телефона у нас еще до революции был электрический чайник и утюг. Радио не было, и впервые я его увидела в 1924 году в гостях у одной девочки, я тогда училась в первом классе. Это было, конечно, сильное впечатление. Радио на улицах появилось значительно позднее — где-то в 1930-х. Странно думать, как изменилось все вокруг за мою жизнь. Могла ли я представить такую вещь, как компьютер? И интернет, где теперь всё находят, мне уже абсолютно непонятен».
«Никогда даже не думала, что я увижу конец советской власти. И вот ее уже нет, а я еще живу и даже побывала много где — сын мой живет в Италии, внучка — в Венеции, внук — в Париже, дочка — частично в Америке. У меня четверо детей (и один пасынок), 11 внуков, 13 правнуков и уже одна праправнучка. Но все чаще я мысленно ухожу в прошлое, вспоминаю какие-то эпизоды, детство, маму и папу, первого мужа Сережу и многих людей, которых уже никто на свете не помнит».