Новый Мир ( № 10 2013)
Шрифт:
Гордеев спал щекой в тарелке. Рядом стоял пустой графин. Светочка не знала, как поступить. Перед тем как сделать заказ, Гордеев предъявил ей удостоверение, и Светочка сомневалась, что имеет право будить такого важного человека. Поэтому она постояла возле столика и ушла, чтоб не тревожить представителя властных структур. В том же кафе за другим столиком сидела Надя. Напротив нее расположился молодой человек, с которым Надя познакомилась в Интернете. Молодого человека звали Ерема. Ерема положил на стол перед Надей фотографию. После Ромы это было четвертое подряд свидание, на которое ей приносили фото неприличного содержания. Надя не понимала: может, это она ненормальная, а то, что происходит вокруг, вполне естественно? Она смотрела на фотографию пустыми глазами,
— Как вам? — не выдержал он.
Надя кивнула:
— Недурно.
— Вы такая современная, — обрадовался Ерема. — Хотите саке?
— Не знаю, — сказала Надя. — Может, лучше вина?
— Я закажу саке, — решил Ерема. — На вино у меня аллергия.
Пока несли саке, Ерема рассказывал о том, какое влияние оказало на него аниме «Евангелион». Надя не поняла ни слова из его рассказа. Ерема все более вдохновлялся. Он объяснил Наде, чем отличаются японские дорамы от корейских. Надя в ответ заявила, что ей надо отлучиться в туалет. Ерема не заметил ее ухода, он рассказывал о горькой судьбе Лелуша.
Надя вышла на набережную. От реки поднимался холодный воздух. По черной воде плыли пятна света. Возле здания старого речуправления, ныне заброшенного, толпились люди. Надю поразило грозное молчание этих людей. Они будто дремали, стоя возле разрушенной арки. Надя протолкалась вперед. Сначала она ничего не заметила. Приглядевшись, она снова ничего не заметила и поняла, что и дальше не хочет замечать того, что свисает с арки на толстой веревке. Кто-то пробормотал у нее за спиной — это Молния, его рук дело. Толпа шевелилась, как комок змей. Люди потирали замерзшие ладони. Они боялись уходить, но еще больше боялись остаться.
Приехала полиция. Уставшие полицейские двигались среди людей как призраки. Толпа по капле выдавливала себя с набережной. Надя вернулась в ресторан. Ерема продолжал что-то рассказывать. Надя заказала сто грамм водки и выпила залпом, как необходимое ей лекарство. Ерема испуганно моргнул. Лучше бы я остался дома, подумал он. Нет никакого смысла выходить на улицу и что-то делать, незачем стараться и кому-то что-то доказывать; все, что мне нужно, можно найти в электронной начинке персонального компьютера. С мыслью о хентае Ерема встал из-за стола, вежливо попрощался и ушел. Надя осталась одна. Ей хотелось плакать, но она не видела ни одной причины, чтоб заплакать, и поэтому ее глаза оставались сухими. К ней подсел пьяный Гордеев. Может, он меня ударит, подумала Надя, тогда я хоть что-нибудь почувствую. Но Гордеев не собирался бить Надю. Он пытался сохранить ясность рассудка. Надя коснулась его руки: вам плохо? Нет, сказал Гордеев. Жаль, сказала Надя. Гордеев поднял голову: почему вам жаль? Не знаю, сказала Надя, я просто пытаюсь поддержать разговор.
— Какой смысл поддерживать разговор? — спросил Гордеев. — Все равно вы одиноки, я одинок, все вокруг одиноки, а я к тому же пьян.
Надя призналась:
— Мне бы хотелось прочесть хоть чьи-нибудь мысли.
— Зачем?
Надя пожала плечами:
— Не знаю.
— Вы дура, — сказал Гордеев.
— Офигеть, — возмутилась Надя, — уселся за чужой столик, еще и оскорбляет. Вали-ка ты отсюда.
Гордеев как раз собирался уходить, но после слов Нади передумал и уселся в кресле поудобнее. Надя подозвала официантку: девушка, скажите этому человеку (она кивнула на Гордеева), что ему здесь не место. Светочка испуганно посмотрела на нее и ушла. Надя нахмурилась. Гордеев следил за ней. Что-то страшно нелепое виделось ему в этой девушке.
— Дело не в документе, — сказал он, — а в моей блестящей логике, которая позволила мне его получить.
— Вы всегда на свидании тычете в девушку удостоверением, — сказала Надя, — я угадала?
Гордеев опять не знал, что ответить, и снова промолчал, на этот раз еще более презрительно, чтоб Надя почувствовала себя униженной. Однако Надя не почувствовала себя униженной. Она вообще ничего не чувствовала, кроме страха, что придется возвращаться на стылую набережную.
— А почему вы напились? — спросила она. — В вашей жизни случилось горе?
Гордеев задумался:
— Я просто люблю бухать. — Он помялся: — Скажите, как вас зовут?
— Надя. А вас?
— Гордеев. Не смущайтесь, я предпочитаю, когда меня называют по фамилии.
Надя покачала головой:
— Я не смущаюсь. Мне все равно.
Гордеев разозлился и предложил:
— Давайте прогуляемся?
Надя вздрогнула. Гордеев решил, что она промолчит. Но она все-таки ответила:
— Возле речуправления ребенка повесили, мне не хочется отсюда выходить.
— Возле речуправления? Этого следовало ожидать.
Надя нахмурилась:
— Зачем вы так говорите, будто что-то знаете, я ведь понимаю, что вы ничего не знаете, а просто пытаетесь произвести на меня впечатление.
Гордеев сжал зубы и решительно поднялся:
— Вы правы, я ничего не знаю, я ничто, тля, червь, о боже, куда я качусь, куда катится весь этот мир, давайте подышим свежим воздухом, вы так бледны, здесь так душно.
— Какой банальный набор фраз, — фыркнула Надя.
— Не спорю.
— Недавно я чуть не выпрыгнула из окна, — призналась Надя как бы между прочим.
Гордеев кивнул: мужественный поступок. Он не вполне разбирал Надины слова, да и свои слова воспринимал с трудом. Надя забрала в гардеробе вещи. Гордеев предупредительно раскрыл зонт. Они вышли из ресторана. С голых веток им на головы сыпался мокрый снег. Дорожка петляла. В лужах отражались рекламные огни. Возле старого здания речуправления курили полицейские, и вороны кружили над трупом повешенной девочки в коричневых колготках.