Новый Мир (№ 2 2008)

Журнал Новый Мир

Столкновение с Маяковским в Коммунистической Академии. После моей статьи4 — он меня возненавидел. Выступил я — тотчас записался и он. Не говоря ничего по существу прений, поносил меня бранными словами, ругал «Красную новь» и «Новый мир» и т. д. Передергивал мои слова так, что я даже крикнул ему:

— Маяковский — это хулиганство!

Съел.

В воскресенье 6-го диспут в Политехническом музее. Лефы сорганизовались против меня. В порядке выступают: Третьяков, Брик, Левидов5, Маяковский. Я думал, Раскольников — со мной. Он, оказывается, больше с ними. Малкин председатель.

Вел дело так, чтобы я не мог сказать заключительного слова — записались 14 ораторов, каждому по регламенту 10 мин. — а он не прерывает, удваивает. По их плану Маяковский должен был выступить около 12 ч. ночи — ему время, конечно, собранное, продлили бы — он популярен, — затянул бы свою речь до 12 с половиной ч. — а в 1/ sub 2 /sub гасят свет. Я остался бы без заключительного слова. Я потребовал у Маяковского слова к порядку <ведения диспута>. Он отказался. Я настоял и заявил собранию, чтобы ровно в 12 ч. ночи мне было дано заключительное слово.

Собрание на моей стороне — в подавляющем большинстве. Возражения лефов — слабы. Говорят, что я — в заключительном слове — разгромил их основательно.

Вечером вчера беседа с Иваном Ивановичем <Скворцовым-Степановым> по поводу Ингулова. Прочитал мои объяснения Ярославскому и письмо Ингулову. Сокрушительно качал головой — ой-ой-ой, какое безобразие. Сообщил мне, что меня хотят, в конце концов, — в результате всех историй — снять с работы.

— Да каких историй? — воскликнул я. — Ведь историй-то нет; с Пильняком ведь была ошибка — и только6.

— А юбилей «Красной нови»? — сказал Ив. Ив.7.

Ну, что же. Печально.

10/III. < Четыре первых строки замазаны. >

Я — даже по моему предложению — выступил с речью. А что не пришли вапповцы — так ведь их приглашали. Я сам говорил накануне (юбилей Фриче) с Раскольниковым — будут ли они или нет? Он ответил: «Мы не полу­чили приглашения». Я на другой же день потребовал у Евдокимова объяснений. <Образ председательства?> на юбилее, создаваемый мне правыми писателями. «Я не хотел — <это> Смирнов Н. П., — закричал Евдокимов. — Этот уверил меня, что приглашения посланы и ВАППу, и всем членам политбюро — и в Отдел печати».

Если они на юбилей не пришли, то кто виноват? Кто это знал? Можно ли было это предвидеть? И правильно ли было это?

Разве «Красная новь» дело Воронского? Разве юбилей такого журнала — это праздник беспартийных литераторов, а не нашей партии и не нашей советской литературы? Зачем же оставлять Воронского беспартийным?

< 4 строки замазаны. >

Вчера на ячейке я говорил о «Красной нови» и о том, как меня сделали центром кампании против Демьяна.

Малышкин мне передает, будто Демьян на меня озлоблен за статью Лелевича о нем в БСЭ. Там Лелевич очень хвалебно пишет о нем и определяет его как крестьянского поэта, перешедшего на точку зрения пролетариата8.

Иван Иванович делает доклад на ячейке — по поводу истории с Демьяном. Из ячейки голоса: «Какие статьи у Н. И. Смирнова?» Очень удивились, что старый большевик неодобрительно относится к частым извинениям редакции за ошибки.

Он прав, поскольку говорит, что

если газета по ошибке кого-нибудь окле­ветала, надо извиниться. Но он как будто не хочет заметить, что журналисты говорят о другом: надо осторожней обращаться с газетой и внимательней смотреть. А если каждый день газета будет опровергать свои вчерашние нападки и извиняться — она потеряет уважение.

Один из ячейки выступил открыто с обвинением Демьяна и предложил даже вынести решение — Демьян-де оклеветал Иванкина. Иван Иванович предложил с негодованием отвергнуть предложение. Оно, конечно, отвергнуто.

Маяковский на вечере в Политехническом музее уверял (врет), что: по матери он грузин, детство — в Тифлисе, и он владеет грузинским языком как русским; по отцу он малоросс, а еще по кому-то — чистокровный великоросс.

Не совсем понимаю, как это могло случиться.

Чуть не сорвалось: «А среди <абиссинцев?> у вас никого нет?»

Малышкин передает, будто Нарбут определяет мою статью о Лефе — как точку зрения оппозиции. Дуралей! Иван Иванович — который в восторге от моей статьи — и Д. Бедный, который мне говорил комплименты, — оппозицио­неры? До чего можно договориться, потеряв голову — или не имея ее вообще.

8/VIII. Разговор с Никандровым9. Никитский бульвар. «Почему не берете для беллетристики вашей материал революционный?»

— Да как писать, — отвечает, — боязно.

— Чего боязно?

— Да ведь не свободно. Русская литература всегда была оппозиционна. А требуют казенного патриотизма.

— Да кто требует?

— Как кто? Попробуйте напишите не так, как надо. Мигом неприят­ности. Мы, писатели, часто говорим об этом. Вот недавно мне рассказывал один: начал я писать рассказ из современной жизни, — написал наполовину, — вдруг мысль: а вдруг не одобрят? И охота писать пропала. Так и не дописал. Некоторые из нас просто решили писать о погоде — целый рассказ о погоде, чтобы придраться не к чему было. Я вот, — добавляет он, — был всегда революционером, — а теперь вот — нет.

— А это оттого, что жизнь ушла от вас далеко вперед, а вы отстали.

— Так ли? — переспрашивает он. — Жизнь ли ушла вперед? Не наоборот ли?

Говорит про Гладкова (о «Цементе»): вот, попал в точку, посчастливилось. А другой сломает себе шею.

В общем — перепуганный русский писатель. Обещал прислать в «Новый мир» новый рассказ «Московские будни».

— Теперь, после ваших слов о необходимости брать революционный материал, — боюсь вам присылать. Забракуете.

В «Налитпосту» № 9 — грубейшие эпиграммы Асеева против меня, Воронского, Лежнева. Воронский — «предпопутничий марксист», «тихояростный ханжа», Лежнев «тупой дурак, какого не видели ни средние, ни новые века», у меня — «что ни статья — галиматья»10.

Показал это Ивану Ивановичу. Возмутился. Звонил Гусеву. Гусев обещал обуздать мальчиков.

Уткин спросил Асеева, как мог он написать такие грубые вещи.

— О, с ними беспощадная борьба, — ответил Асеев.

В «Красной нови» — Раскольников. Материала, кроме окончания «Вора» Леонова да еще одной-двух рукописей, Воронский не оставил. Раскольников собирает материал, приглашает тех же попутчиков.