Новый Мир (№ 3 2005)
Шрифт:
Бумажный кораблик недолго стоит на приколе:
Немного качнуло — и строчки уже понеслись.
Фонарь кормовой на ветру раздувается где-то.
Корабль — неумеха, бесстрашный бумажный пловец,
Он тягой попутной на край отправляется света
И думает, это начало. А это — лишь света конец.
* *
*
Мысль о смерти,
как рыба, уходит прочь.
В темноте, качаясь,
стоит
Этот сон повторялся уже точь-в-точь.
Мне не жаль этой жизни?
Конечно, жаль.
Упиваясь слезами, мутнеет глаз.
Повернусь к стене, ибо дальше — скорбь,
Если время,
сейчас разделяя нас,
Через тысячу лет получает дробь.
Заведи часы поперек “тик-так”,
Поскорей забудь, не держи в уме,
Что любить свободу
Возможно так,
Что уже не страшно лежать во тьме.
Я хочу сказать, что терпеть любовь
Невозможно долее. И, по дну
Своего желанья спасаясь вплавь,
Ты опять оставляешь меня одну.
* *
*
Кончил жук самосожженьем,
В жадном затрещал костре.
Стал игрой воображенья,
Черной точкой в янтаре.
Кто летает против правил —
Выбирает верный путь.
Ничего нельзя исправить,
Никого нельзя вернуть.
Дыма вьющаяся тропка
И огня живая медь.
Все душе его неробкой
Вмиг дано запечатлеть.
У себя дома
Фрумкина Ревекка Марковна — лингвист, доктор филологических наук; автор многочисленных трудов специального характера, культурологических эссе и мемуарных очерков. Постоянный автор “Нового мира”.
Начну с цитаты.
“Жилье — продолжение человека. Оно складывается случайно и — годами, причем опыт семьи, детства, биографии переносится из помещения в помещение почти бессознательно. Мебель, предметы, фактуры, цвета и свет должны долго притираться к твоему глазу, чтобы ты в какой-то момент вдруг ощутил: все правильно, больше ничего менять не надо. В таком жилье человек чувствует себя уютно — дома”1.
Сказанное выше само по себе бесспорно. Впрочем, при одном условии — если имеется в виду относительно стабильный мир, где нет поколенческих или социальных разрывов и разломов. А для современной России как раз характерны и те, и другие.
Вокруг меня только совсем молодые люди не знали быта коммуналок (кстати, в Петербурге этот быт так никуда и не делся).
Чтобы “почти бессознательно” перенести опыт семьи и детства из помещения в помещение, надо по меньшей мере принадлежать к той же социальной страте, что предыдущее поколение, — не в смысле заработка, должности или профессии, а по образу жизни. Но как раз те, кто сегодня осваивает и устраивает свое жилье — люди примерно от двадцати пяти до тридцати пяти, — все чаще самоопределяются как принадлежащие к другому социальному слою, чем их родители. Другому — не по “диплому” и даже не по декларируемым ценностям, а именно по фактическому образу жизни и потребительскому поведению.
Взросление их родителей пришлось на 60 — 70-е годы. В Москве — это годы массового строительства: “очередники”, переселяющиеся из коммуналок в пятиэтажки; первые счастливые обладатели кооперативных квартир, достававшихся, как правило, ценой огромных усилий. По всей “городской” России — это разномастные “Черемушки”, возводимые крупными градообразующими предприятиями для своих работников.
Именно у тогдашних новоселов впервые появилась возможность хоть какого-то эстетического осмысления и устроения быта, в силу чего выставка “Искусство — в быт” в Манеже в 1961 году была не просто выставкой — это было поистине знаковое событие. И начавший выходить в конце 50-х годов журнал “Декоративное искусство” тоже был знаковым. Пусть в ином роде, чем “Новый мир”, но “ДИ” для того времени было чем-то большим, чем журнал, — это было окно в мир свободного выбора. Казалось бы, читатель получал этот выбор только в области пластических искусств, но на деле содержание “ДИ” никогда не сводилось к сфере искусства вообще и уж тем более — собственно “декоративного”. Впрочем, это отдельный сюжет.
“ДИ” не имело ничего общего с современными глянцевыми журналами по дизайну и интерьеру, поскольку было ориентировано не на потребителя, а на читателя. Зато на потребителя был ориентирован журнал “Kunst ja kodu” (“Искусство и дом”), выходивший в Таллине на эстонском и русском языках. Правда, потребитель этот, как правило, жил не в малогабаритной квартире, а в собственном коттедже, большей частью — двухэтажном. К тому же этот персонаж, видимо, был мастером на все руки, потому что в приложении к журналу обычно имелись рабочие чертежи тахты, книжных полок, а также камина, альпинария и флюгера над домом. Воплощение образа жизни, предлагаемого этим журналом, я увидела и оценила, прожив в эстонской глубинке в общей сложности более года — по месяцу летом, по две недели — зимой.