Новый Мир (№ 3 2008)
Шрифт:
Милиционер. Разговорились тут! Молчать! А то у нас висяков много — на каждого по два повесим! И будут вам кранты!
Милиционер повторяет фокус со шнурком: затягивает на шее, высовывает язык, хрипит. Шнурок проскакивает сквозь шею, Милиционер вскрикивает “Оп-па!” и уходит.
Лариса. Какой-то ужас! (Заходится в кашле, шарик лопается.)
Выходит Пенсионерка с аккордеоном, прикрепляет ей новый
Слышен треск отъезжающего мотоцикла, крики: “Сюда! Налево!” Выходят Горячкина и Ёжиков. У него треножник, у Горячкиной камера. Устанавливают камеру на треножник.
Лариса. Эх вы, опоздали!
Ёжиков. Как договаривались — в четыре.
Петр. Тут лось приходил. Менты его мотоциклом угнали на шашлыки. Вот бы в кино его вам!
Горячкина. Не надо нам лося. Его сними — он все в кадре перешибет. Это как кошка в театре.
Лариса. Да мы и дешевле лося.
Петр. Намек ясен? А то мы не в образе.
Ёжиков (позвенев сумкой). У нас есть все. Но только через час. Пока вот вам по банану.
Горячкина. А теперь скажите, Ларисонька, как получилось, что вы стали лесничим?
Ёжиков начинает снимать. Опять звонок мобильника. На него откликается какая-то птичка.
Горячкина. Кто-то потерял.
Лариса (пересаживается на скамейку, закуривает). Ну… училась три года в лесотехническом в Кирове. Потом замуж вышла, приехала сюда рожать.
Мобильник и птичка вступают по очереди. Лариса из шкурки банана сплетает косичку,
примеряет, очень женственна все еще.
Горячкина. Ну и кто стал вашим мужем?
Лариса. Да так, один. В небольших дозах хорош, но по весне начинал бегать с ножом.
Горячкина. А сейчас он где?
Лариса. Ушел к подруге. Теперь за ней бегает. (Затягивается, кашляет, бросает сигарету.) А я скрылась, как партизанка, в пермских лесах, думала: они тыщи лет здесь, на месте, никуда не уйдут.
Ёжиков. И что — вино, наверное, на ягодах ставили в лесу?
Лариса. Как вы угадали? У, какое вино получалось! Ягоды я смешивала, а в какой пропорции — скажу, только напомните потом. Пусть людям все останется.
Петр. Ты расскажи, как журналы выписывала, читала!
Лариса.
Горячкина. Где это было?
Лариса. В озере. Ну, вырубили для него прорубь, оцепление поставили, водолаз первым ныряет, вертолет вверху патрулирует. Затем сам олигарх изволит сойти в прорубь.
Горячкина. И какие журналы-книги вы читали, когда были лесничей?
Лариса. Я и сейчас читаю. Вон сколько выносят к мусорке. Перечитала Хемингуэя, все четыре тома выбросили.
Петр (кричит). “Снега Килиманджаро”! Прямо про нас!
Ёжиков. Лара, а ведь страшно, наверное, одной в лесу? Кругом лагеря, из них сбегают иногда.
Лариса. А у меня две собаки были. Одна — лайка, кличка Буран. Он меня спас один раз. Как прыгнет на беглого — чуть до смерти не задрал. А это быстро по лагерям разносится.
Петр. Конечно, разнесется! Всех построили и предъявили контингенту зэка, изжеванного Бураном.
Горячкина. А у вас, Петр, интеллигентная улыбка. Вы сидели в лагере?
Петр. Подрался, дело молодое, два года дали. Раньше — до суда — идешь по улице: здорово-здорово, здорово-здорово (двумя руками показывает, как жал руки всем, вперекрест). А вышел на свободу — никого!
Лариса. Да ты скажи, кем был-то.
Петр (встает и раскланивается). Позвольте представиться: золотой гобой Урала! (Садится на скамейку рядом с Ларисой.)
Лариса. Подвинься, а то ты мои крылья помнешь!
Петр. Ларису со мной вообще не надо сравнивать. Я же профессор: пять месяцев Института культуры за плечами! Ни одной тройки! Поляну только накройте, я вам такого о жизни нарасскажу. И на расческе Гершвина сыграю. Гобой-то давно от меня безвременно ушел.
Лариса. А ты мне рассказывал, что сам за два пузыря отдал своего голосистого друга.
Петр. Кстати о пузырях. Скоко-скоко их у вас там? Предъявляйте. И тогда Лариса нам поведает, как она собиралась сделать перепись зверей.
Лариса. Мало ли чего я хотела. Как раз тогда мой лес и купили… Что-то мы устали.
Ёжиков (Горячкиной). Ну-ка взбодри наших героев!