Новый Мир (№ 3 2009)

Журнал Новый Мир

Башни у нее на листках росли в обратную сторону, вообще же города были похожи один на другой.

— Смотри, как бы тебя не убили в постели! — вдруг предупредила она.

— Я не думаю, что мое благо выше любого другого, — поспешила отказаться я.

— Хорошо. Слушай. Люди отлично понимают друг друга, потому что все они клонированы с одного образца. Мужчины в Извюлине голубоглазые и белокурые, женщины, напротив, темноглазые, и волосы у них черны как смоль.

— Что же, и дети у них одинаковые рождаются?

—

Дети у них не рождаются. Потому что люди обладают высокой степенью самосознания и стерилизуются в юном возрасте. Детей они выводят по образцу. Извюлина — самое справедливое государство, так как в нем сияют примеры демократии. Никто не ворует, потому что все предметы похожи один на другой: чашки, вилки, ножи — все выпускается по одному утвержденному образцу. Не встретишь никакой вещи, которая выглядела бы иначе, чем все другие вещи этого типа.

По-своему она рассуждала очень логично.

— А если кому-то вздумается самому слепить чашку?

Она даже рассмеялась моей наивности:

— Чашку не слепишь, они рождаются на конвейере. То, что ты слепишь, будет намного хуже той, которую ты получишь в любом магазине!

— А если мне нравится хуже?

— Ты умрешь.

— Все умрут.

— Они не умирают.

— Как это — не умирают?

— Они просто слагают свои полномочия и идут в реку топиться. Даже есть одна специальная речка, ее так и называют — речка Самоубийц. Когда человек чувствует, что слишком стар, чтобы выполнять возложенную на него обществом обязанность пить из чашки с конвейера, он сразу топится.

— И что же, часто происходят самоубийства?

— Совсем не часто, потому что все счастливы и хотят пожить подольше.

— А семьи? Вообще, есть ли там семьи?

— Семьи, конечно, есть: они составляются так — одна женщина, двое мужчин, один мужчина — две женщины. Но каждый имеет выбор, что ему предпочесть. Однако если мужчина предпочитает трех женщин или одну, а женщина трех или одного мужчину или если мужчина предпочитает мужчин, а женщина женщину, то они умирают.

— Идут топиться?

— Нет. Их убивают. В Извюлине самые лучшие принципы. Мориарти противостояли Извюлине, у них все было совсем не так. Я и сама долго думала, на чью сторону склониться. В Мориарти все рождались как попало, и это не контролировалось. Государственный аппарат там отсутствовал. Никто ни за кем не следил, и постепенно все население переселилось в сумасшедшие дома, где некому стало их лечить и кормить. Но благоденствие Извюлины и ее внешняя политика задушили Мориарти. И тем лишили государство оружия массового поражения. Теперь там пустыня.

— Почему же пустыня?

— Потому что потом, когда Извюлина отобрала у Мориарти оружие, никто уже не мог справляться с таким числом сумасшедших, и пришлось всех убить.

— А есть ли в Извюлине искусства, науки, философия? Верят ли там в Бога?

— Каждый, как в Бога, верит

в самого себя. Философия там есть, я тебе уже рассказала, — свобода и равенство.

— И братство?

— Братства нет: все же вышли из пробирки, и все одинаковые, какое же тут может быть братство?

— А может, как раз?..

— Молчи и слушай. Там есть нечто лучшее, чем братство, — равенство, я же тебе говорю. Каждый может равномерно убить другого, в любой момент. То есть все свободны, кроме необходимых обязанностей: раз в неделю сообщать оракулу, что думает его сосед, вот и все. Для этого в каждой комнате установлены батареи центрального отопления…

Я еще терзала ее какое-то время, но уже без пользы. Лиза заговаривалась и привирала что-то совсем странное:

— Свобода воплощена в этом государстве как постоянное право каждого на высказывание собственного мнения, но это мнение можно говорить не себе самому, а только кому-то другому или оракулу.

Не все было последовательно в ее рассказах, да и сами по себе они представляли странную смесь из известных и неизвестных утопий — Платона, Кампанеллы, Томаса Мора и всеобъемлющего Достоевского. Может быть, там было немного Оруэлла. Оригинальное во всем этом было только одно: бедная Лиза, кажется, ничего не читала.

Под конец разговора выяснилось, что оракул — человек, поставленный во главе сотни людей, и он тоже клонирован, но с образца совершенно иного, чем прочие мужчины и женщины, и он лучше — просто лучше, вот и все — по своим качествам, а они служат ему, совершенно подвластные его воле.

— Вроде как мы здесь все — Юлии Павловне, — сказала Лиза и вздохнула. — Но ведь правда, на земле никогда не будет ничего лучшего? Если ты только начнешь об этом думать, ты сразу поймешь, что Извюлина — настоящий рай, это самая справедливая страна, и, как справедливая, она должна гарантировать мир на всей земле. Путем подчинения всех стран на планете, одной за другой. Непокорных порабощали оружием массового уничтожения. Так она установила сходный порядок везде. Только оракулы везде такие же, как в Извюлине, — она сама направляет их в самые отдаленные точки. И ты знаешь, — Лиза доверительно нагнулась ко мне, — я подозреваю, что оракул — это вообще не клоны, а один и тот же человек. Да ведь так и есть!

Нет, я верю, что сумасшедших нужно запирать.

Я, конечно, не думаю, будто вместе с психиатрией как причиной возник и сонм душевных болезней как следствие. Но верно, что когда психиатрия воспитала язык, которым она способна говорить о безумии, не рискуя поддаться ему, и возникло то сумасшествие, каким мы опознаем его сегодня. Этот язык, кстати, тоже неоднороден. Существует научный язык психиатрии, а существует язык психиатров, которым они разговаривают друг с другом. Так во всех областях науки, плохо только, когда ты становишься для такой науки чем-то вроде объекта для изучения или подопытного животного. И два различных языка описывают, в общем, различные ситуации. Нельзя ведь сказать об одном и том же “другими словами”. Другими словами — это и есть все другое.