Новый Мир (№ 3 2010)

Журнал Новый Мир

— А если для нее это смысл жизни? Не растерзает ли она вас, если отнять его? После того как вы откроете ей правду — не перегрызет ли горло? Я бы растерзала…

— А может быть, скажет “спасибо”?

— Истина, как обычно, посередине.

Мы расхохотались, она откинувшись на кресле, я — сбросив тапки.

— В том смысле, что истина черпает из обоих источников.

Собаки затихли, она подняла палец к губам.

Из-под

навеса выкатилась гнутая, как расплавленная пуговица, луна. Ее свет тут же заполнил складки гор. Из темноты выступили силуэты вершин и склонов. Они напоминали декорации, грубо вырезанные из картона, а терраса — небольшую уютную сцену.

На свечку спикировал мотылек и тут же упал в лужицу воска.

Следом метнулся другой, третий.

— А ведь это метафора. — Я перешел на шепот. — Схема нашей жизни. Если представить, что реальность есть порождение разума, с кем всю жизнь мы разговариваем? На кого лаем?

Она сдула мотылька, который трепыхался на столе.

— Знаете, в чем главная особенность их религии? — Поправила фитиль. — Они превозносят верховного бога как властелина мыслей. Не полей, лесов и рек, как в других системах. А мыслей! Любопытно, правда? И удивительно верно. Ведь если мир заключается в разуме, достаточно управлять мыслями. Тогда человек сам вылепит мир — и принесет его к твоим ногам.

Я слушал ее и поражался. Человек, имеющий те же взгляды, что и я, свободно говорил о вещах, выразить которые мне никогда не удавалось. То, что выглядело запутанным в той жизни — что требовало интеллектуального усилия и специального знания там, — при встрече здесь прояснилось. Стало явным само по себе — как будто всегда во мне находилось, но было спрятано. А еще я вспомнил цыганку. И подумал, что с этой женщиной мне так же легко, как с той — в Вене.

 

— Я пришла к этому с другой стороны, с театральной. Вы заметили, что здесь в каждой деревне по несколько храмов? И что боги в этих храмах изображаются спящими? Гениальный ход главного, правда? Пока боги спят, пусть в них играют люди. Пусть приводят богов в движение — но только мелких, незначительных. Второстепенных. Мне это напоминает репертуарный театр — так умный режиссер мотивирует актера, создавая иллюзию, что от него что-то зависит. Так и здесь, только вместо актеров — люди.

— То есть задолго до Шекспира они открыли что…

— “…а люди в нем актеры”. Да! А теперь давайте представим, для кого играют эти люди. Для кого играют актеры?

— Для зрителя! — Я пожал плечами.

— А если зрителя нет?

— Как на вашем спектакле?

— Да.

— Для себя.

—

Давайте начнем с первого — есть ли зритель в этом представлении? И если да, кто он?

— Бог, я полагаю, — тот, верховный.

— Хотелось бы так думать, как хотелось! Но — кто может быть уверенным в этом зрителе?

— Хорошо, тогда можно играть для себя. Капустник.

— А если зал пустой, а играть для себя наскучило? Да и пьеса старая, надоевшая?

— Знаете, если все плохо, актеры снимают костюмы — и идут домой жить обычной жизнью. Себя вспомните, да? Торгуют плетеной мебелью.

— Правильно! Но какую жизнь можно считать обычной людям-актерам в мире-театре? Куда человеку уйти со сцены, когда играть больше нет смысла? Где его дом, где его нормальная жизнь? Где его плетеные кресла? Если даже мыслями его управляют?

— Некуда, в самом деле.

— Потому что сцена и есть наш дом. Игра и есть наша жизнь. И мы играем. Играем, играем, играем. Перед пустым залом, надоевшие друг другу, в старом спектакле на пыльной сцене, с которой никуда не денешься.

От возбуждения на верхней губе у нее выступил пот, и мне захотелось слизнуть блестящие капли.

— Постойте, но ведь у актера есть две реальности: театральная — и обычная. Значит, альтернатива должна быть и у человека…

— …и они эту альтернативу открыли — за тысячи лет назад до нас с вами. — Она не давала мне говорить. — Мы не можем уйти со сцены, сказали они. Но. Мы можем погасить на сцене свет, выключить звук. Куклы больше не играют, не двигаются. Кому будет нужен такой спектакль? Кто станет его смотреть?

Ветер подхватил и развеял пепел.

Я видел в ее глазах смятение и восторг.

Отвечать не хотелось — я соглашался со всем, что говорил этот человек.

 

— Сознание человека требует новых реальностей, поскольку одна просто перестает удовлетворять его. Пустота — вот к чему приходит ваш рассудок, размышляя над ней. Пустота и хруст времени. Как с этим знанием жить? Что делать, если оно тебе открылось — а уходить в тишину и темноту ты не готов? Кстати, знаете, как я представляю себе время? Это древоточцы.

Она приложила палец к губам, и я услышал равномерный, густой треск.

— Цикады? — Звук исходил со стороны дома.

— Древоточцы! Миллионы невидимых существ. И они едят, едят, едят. И ничего с ними невозможно поделать. Не уничтожать же собственное жилище? Не убивать себя — ради того, чтобы убить их? И вот твой дом постепенно ветшает, стены становятся хрупкими. Пустыми внутри. А ты, зная, что скоро дом упадет на голову, все равно живешь в нем. Куда ты от себя денешься? Это и есть время. Это и есть жизнь человека.