Новый Мир (№ 3 2011)

Журнал Новый Мир

Бродя по городу, я, сколько ни старался, не мог себе представить Гузель ни среди озабоченных и хмурых ленинградцев, ни среди гуляющих толпами по Невскому всесоюзных туристов. Силился разглядеть ее образ в отражениях облаков на тревожной ряби каналов, в солнечных бликах листвы на аллеях парков, в мерцающих в тумане окнах и в полумраке зрительных залов.

Несколько раз писал в Томск по месту ее последней ссыльной работы, разыскивал ее в Риге, но ниоткуда

не получил ответа, в те годы только родственники имели право заявки на розыск. От Гузели я знал, что родственников у нее не осталось.

Через много-много лет в Вене в музее перед витриной с очками Шуберта я вдруг почувствовал за спиной ее живое дыхание, ощутил прикосновение ее щеки к своему плечу.

— Я же говорила, — сказал ее голос, — у Шуберта все о любви... Даже трещинка на очках. Если долго-долго смотреть, она исчезает...

Принят, а не отвержен

ДМИТРИЙ САРАБЬЯНОВ

*

ПРИНЯТ, А НЕ ОТВЕРЖЕН

 

 

Сарабьянов Дмитрий Владимирович родился в 1923 году. Фронтовик. Искусствовед, автор многочисленных монографий и исследований по истории русского и мирового искусства. С 1992 года действительный член Российской академии наук. Автор двух книг стихов. Живет в Москве.

* *

 *

Я подгоняю строки парами,

Не пользуясь резервуарами,

Гашёной известью загруженными,

Лесами, арками подпружными.

Я на глазок леплю юродивых.

Они в ответ послушны вроде бы,

Но временами хорохорятся —

Друг с другом и со мною ссорятся.

Как возомнятся Заратустрами —

Не столь уж мудрыми, сколь шустрыми,

Заполонят пространство значимое

Пустыми мыслями растраченными.

Мне их приходится обманывать —

Ряды и буквы строить заново,

Чтоб им и звуком и значением

Служить другому назначению.

Обман когда-нибудь раскроется,

И мне тогда не поздоровится,

И старику напомнят снова,

Что поначалу

было слово.

Но как найти слова заветные,

Пусть тихие и незаметные,

Хранящие приметы местные,

И мне, и всем другим известные?

 

* *

 *

Покой не снится мне никогда.

Снятся людьми набитые поезда,

В асфальт одетые города,

В их лабиринтах текущие дни —

Вдали от близких, от всей родни.

Тонет каждый шаг в пустоте,

Как первая строчка на белом листе.

Так же будет, когда концы

Отдашь, как правнукам леденцы.

 

* *

 *

В полночь выйдешь, чтоб запереть дверь,

И остановишься у порога.

За спиной — Москва, впереди — Тверь.

Рядом — в избах Павел, Борис, Серёга.

Они не спят. Еле-еле горят огоньки

В окнах комнат, нарушая ночной порядок,

Слабым светом, как фитили из пеньки,

Вставленные в жёрла отстрелявших давно снарядов

(Тех, что с военных лет в памяти задержались).

Но хвастливо сияет деревенский фонарь,

Соревнуясь с луной и ей подражая.

И падают звёзды в ночную хмарь,

Скрываясь за спинами горбатых домов,

В которых никто не живёт, да и жить не может

Не только осенью и зимой,

Но и в летние месяцы тоже.

Но присутствие тех, кто ушёл давно,

И тем более тех, кто покинул сей мир недавно,

И, как показалось многим, — бесславно,

Ощущаешь, как жизнь, поглощённую сном,

Но текущую рядом — за занавешенным шалью окном.

Почему всё вместе здесь собралось —

Луна, люди — близкие и чужие,

Свет фонаря, падение звёзд,

Тени ушедших, что прежде жили?

Жизнь не гнушается волей случая.

Её забота — собрать воедино

Время и место. И если получится,