Новый Мир (№ 3 2011)
Шрифт:
[20] Купальни на колесах есть в «Охоте на Снарка» Льюиса Кэрролла («The Hunting of the Snark», 1876) — среди признаков, позволяющих опознать Снарка: «The fourth is its fondness for bathing-machines, / Which he constantly carries about, / And believes that they add to the beauty of scenes / — A sentiment open to doubt» (букв.: Четвертый — его любовь к купальным машинам, / Которые он постоянно таскает за собой, / Полагая, что они украшают пейзаж, / — Мысль, вызывающая сомнение) (см. <http://ebooks.adelaide.edu.au/c/carroll/lewis/snark> , перевод мой. — А. Ж. ).
[21] См.: L e n ^c e k L e n a, B o s k e r G i d e o n. The Beach, p. 70 — 72, 82 — 86; Г р е й Ф р е д. История курортов, стр. 187 — 208.
[22]
[23] О водном мотиве, в частности в заглавиях Кузмина, см.: Ш в а р ц Е л е н а. Заметки о русской поэзии. — «Вопросы литературы», 2001, №1, стр. 187 — 190.
[24] См.: Э й х е н б а у м Б. М. 1987 [1920]. О прозе М. Кузмина. — В его кн.: «О литературе». М., «Советский писатель», 1987, стр. 348 — 351.
[25] Б л о к А. А. Полн. собр. соч. и писем в 20-ти томах, т. st1:metricconverter productid="2. М" w:st="on" 2. М /st1:metricconverter ., «Наука», 1997, стр. 211 — 212.
[26] Купальня на колесах появляется в дальнейшем и в стихах Кузмина — в «Купанье» («Конским потом...», 1921): «Песок змеится плоско, / А море далеко. / Купальная повозка / Маячит высоко. / На сереньком трико / Лиловая полоска» (К у з м и н М. Стихотворения. СПб., «Академический проект», 2000, стр. 484) — и в «Поездке» («Произнести твое названье, / о Сестрорецк...»; 1923), изготовленной отчасти из того же материала: «Здесь тихо, море дремлет плоско, / и ветерок не долетел. / Вдали купальная повозка / и розовеет пена тел» (К у з м и н М и х а и л. Собрание стихов. Hgb. und komm. von John Malmstad und Vladimir Markov. Bd. III. Несобранное и неопубликованное. Muenchen: Wilhelm Fink Verlag, 1977, стр. 492). О текстологических проблемах, связанных с «Поездкой», в частности с вариантами «повозка/полоска», см. там же, стр. 722 — 723, а также недавнюю дискуссию в блоге: <http://barbarussa.livejournal.com/168713.html#cutid1> ).
[27] Да вот хотя бы: «И привиденьем искажен / Природный жребий лучших жен» (Пастернак, «Стихи мои, бегом, бегом...», 1932) — ср.: «И ревом скрыпок заглушен / Ревнивый шепот модных жен» (Пушкин, «Евгений Онегин», 1, XXVIII).
“Чтобы все было понятно...”
« ЧТОБЫ ВСЕ БЫЛО ПОНЯТНО… »
А. И. В в е д е н с к и й. Всё. М., «ОГИ», 2010, 736 стр.
Это издание можно назвать одной из самых ожидаемых поэтических книг прошлого года. Однако, при всей ажитации, что сопровождала выход и презентацию в московском книжном магазине «Гилея», с трудом вместившем всех желающих, наиболее распространенной реакцией на саму книгу стало более-менее глухое разочарование. Такое ощущение, что читатель жаждал встречи с неким новым Введенским, и, как следовало ожидать, встречи этой не случилось.
Общеизвестно, что едва ли не главная причина такого долгого и во многом болезненного ожидания проходила по ведомству законодательства об авторском праве, а главным действующим лицом этой истории стал покойный литературовед, исследователь детской литературы и просто очень колоритный в известном смысле персонаж Владимир Глоцер. Не стоит демонизировать эту фигуру (поклонники обэриутов и так продвинулись на этом поприще), хотя и подозревать за Глоцером последних десятилетий особенную ясность сознания также не приходится. К выходу «нового Введенского» история с правами прояснилась: оказалось, что никакому Глоцеру они не принадлежали, но последний, обладая юридическим образованием, при поддержке пасынка Введенского Б. А. Викторова крайне эффективно эти права себе присваивал, в том числе в судебном порядке, что, конечно,
Как известно, первое издание сочинений Введенского подготовил едва ли не самый крупный специалист по обэриутам Михаил Мейлах в сотрудничестве с ленинградским поэтом и исследователем неподцензурной литературы Владимиром Эрлем. Вышло это двухтомное собрание в американском издательстве «Ardis» в 1980 — 1984 годы, что, надо сказать, принесло Мейлаху крупные неприятности: последние доперестроечные годы он провел в заключении (1983 — 1987). Более доступный для широкого читателя московский двухтомник Введенского, изданный «Гилеей» в 1993 году, с некоторыми уточнениями повторял американское собрание. Отсвет на дальнейшее развитие событий бросают напечатанные в рецензируемом томе фрагменты из писем пасынка Введенского Б. А. Викторова: так, издание Мейлаха не было своевременно прислано харьковским родным поэта, издатель не вполне аккуратно обращался с рукописями и т. п. Параллельно с деятельностью Мейлаха собирал мемуарный материал о поэте и Глоцер — в письмах Викторова он фигурирует как «малый <…> очень живой и симпатичный».
Именно симпатия со стороны наследников Введенского и помогала Глоцеру почти двадцать лет блокировать издание «бумажного» Введенского. Однако не стоит говорить, что поэт совсем был недоступен читателю, — тексты собрания Мейлаха — Эрля уже не менее десяти лет свободно доступны в Интернете и в основном именно в этом виде доходят до нового поколения читателей. Да и гилеевский двухтомник до самого последнего времени ценитель бумажной книги мог приобрести у букинистов за пару тысяч рублей. При этом агрессия Глоцера рождала в людях деятельных пропорциональное по силе желание вновь опубликовать Введенского на бумаге, а слабая легитимация поэта как классика литературы тридцатых годов невольно стала связываться именно с этим запретом на бумажные издания.
Но связь эта, кажется, ошибочна — Введенский остается «подземным классиком» для филологической (т. е. легитимизирующей) общественности не по причине отсутствия бумажных изданий, а в первую очередь из-за отсутствия в отечественной литературоведческой традиции адекватного концептуального аппарата, в рамках которого могли бы обсуждаться эти тексты. Впрочем, последнее касается не только текстов Введенского, но и большей части словесности, с одной стороны отклоняющейся от магистральной линии соцреализма, а с другой — не демонстрирующей свою прямую зависимость от довольно хорошо исследованного модернизма начала столетия. Здесь вообще можно говорить о необходимости широкого пересмотра истории литературы, который не должен ограничиваться Введенским и обэриутами. Конечно, этот пересмотр в той или иной форме совершается в последние двадцать лет, но все-таки не стоит преувеличивать его масштаб — основой для программ филологических факультетов он пока не стал и вряд ли станет в самое ближайшее время.
В отличие от прошлых версий «бумажного» Введенского, рассматриваемый семисотстраничный том был подготовлен Анной Герасимовой, больше известной в амплуа рок-музыканта Умки. В этом, правда, нет никакой случайности: Герасимова действительно занималась обэриутами еще в восьмидесятые, когда они по понятным причинам еще не стали предметом массового интереса, что, в свою очередь, вызвало приток в «обэриутологию» множества малоквалифицированных кадров (что видно, например, по очень неровному составу недавнего тома исследований, посвященному Введенскому и изданному «Гилеей» [2] ). Отчасти последнее связано также и с тем, что рок-музыка неожиданно оказалась крайне чувствительна к наследию Обэриу: например, большим поклонником Введенского еще в конце восьмидесятых был Егор Летов, и отчасти именно его влияние вызывало интерес к поэту в кругах, до той поры мало интересовавшихся собственно поэзией.