Новый Мир (№ 3 2011)
Шрифт:
Интервью с поэтом Анастасией Афанасьевой. Вопросы задавал Максим Григорьев. Материал подготовил Анатолий Стафеев. — «Дневники слова», вып. 2, 28 декабря 2010 <http://dnevniki-slova.ru>.
Говорит Анастасия Афанасьева: «Каким-то странным образом совпало так, что все мои новые сетевые знакомые жили в Москве, — таким образом в московской литературной среде я оказалась раньше, чем в харьковской. Мой первый „сольный” литературный вечер в Москве состоялся в январе 2005 года, а в Харькове — только полтора года спустя».
«Я ничего не знала о современной поэзии и стремилась узнать как можно больше — и как можно быстрее. Днем и вечером
«Одной из купленных книг была книга Александра Анашевича „Неприятное кино” — кажется, именно после нее я стала думать совсем по-другому. Анашевич на тот момент стал для меня настоящим литературным потрясением. Примерно в то же время я узнала Станислава Львовского, разговоры с которым тоже стали поворотными для меня в плане отношения к литературе, к самому процессу письма, к его целям. Книгу Львовского „Три месяца второго года” я несколько месяцев носила в сумке с собой, везде, учась у него вниманию к повседневным деталям и просто — учась у него вниманию. Гораздо позже со мной случились Целан, Элиот, Седакова, Рильке, Транстремер, Айги, Гронас, Кривулин — за последние восемь лет поворотных поэтов было по крайней мере несколько. Сейчас что-то подобное у меня происходит с Уолтом Уитменом».
«Кстати, именно потому что мое формирование происходило таким способом — в сети, а через сеть — в русской литературной среде, мне не совсем нравится, когда обо мне говорят как о харьковском или об украинском поэте. Это не соответствует реальности. Я просто живу здесь, но мои корни и контекст — не здесь».
Искусство капитализма. Беседу вела Анна Наринская. — « Citizen K », зима 2010 — 2011; на сайте «Коммерсанта» — 22 декабря <http://www.kommersant.ru>.
Говорит президент Альфа-банка, член попечительского совета Пушкинского музея, соучредитель литературной премии «Большая книга» Петр Авен: «При этом, признаюсь, отношение к современной литературе у меня скептическое. И как раз одна из идей этой премии состояла в том, чтобы искать что-то новое, находить, культивировать. Потому что традиционные институты поддержки — советские — исчезли и нужно создавать новые. А поскольку мы — те, кто вложил деньги в эту премию, — верим в преимущество частных институтов, то мы посчитали, что одним из таких частных институтов может стать эта премия. Именно так можно будет кого-то выделить, кому-то помочь. И впоследствии сегодняшняя — на мой непрофессиональный взгляд не вызывающая восторга — ситуация в нашей литературе сможет измениться. <…> Я верю, что общественный спрос на что бы то ни было порождает частные институты, которые, в свою очередь, способствуют появлению того, на что существует общественный спрос».
«Некоторая корреляция между деньгами, выделяемыми на искусство, и самим искусством есть, безусловно. Это сложная и нелинейная связь. В любом случае безденежная премия кажется мне инструментом куда менее сильным, чем денежная премия».
«Вот Дуня Смирнова написала по поводу моей дискуссии с Прилепиным, что все искусство по сути антибуржуазно. Это — ложь. Причем ложь очевидная — есть, конечно, и антибуржуазное серьезное искусство, но в основном большое искусство вполне буржуазно, оно формировалось по запросам буржуазии. Поэтому говорить, что капитализм уничтожает искусство, просто глупо. Проблема России не в том, что здесь капитализм. Проблема в том, что происходящее здесь сегодня — явно не капитализм».
«Каждый современный писатель должен хоть раз опубликоваться в толстом журнале». Беседу вела Юлия Абакумова. — «Бизнес», Киев, 2010, № 48, 29 ноября <http://www.business.ua>.
Говорит Мария
— Видимо, профессия наложила определенный отпечаток на творчество. Складывается впечатление, что вы животных-то не любите.
— Почему? Очень даже люблю, у меня всегда были кошки и собаки. Другое дело, что у биолога отношения с животными непростые. В силу профессии ему приходится их убивать. Именно поэтому многие перестают заниматься наукой. Как, например, чудесный писатель Дан Маркович. Когда-то он тоже ставил опыты на животных, а потом все бросил, переехал в Пущино и открыл свой дом для десятков кошек, с которыми, как я понимаю, он работал в прошлой жизни. Теперь он просто изучает их повадки, любит их, пишет о них книги, рисует их портреты, тем самым искупая вину человечества перед экспериментальными животными, возвращая им долг. Это ужасная тема, очень болезненная, и обычно я стараюсь ее не поднимать в интервью».
Николай Калягин. Чтения о русской поэзии. Чтение восьмое (часть вторая). — «Москва», 2010, № 12 <http://www.moskvam.ru>.
«Ярким свидетельством новых его [Вяземского] настроений становится дневниковая запись от 27 июля 1830 года, сделанная в Ревеле, где Вяземский проводил начало отпуска: „Был я сегодня в Эстляндской церкви. В темной глубине ее живописно пестреют разноцветные шапки эстляндок. Приятно видеть эту чернь грамотною, с молитвенниками в руках. Перед выходом две старухи подходили друг к другу, приветствовались рукопожатием и одна у другой поцеловала руку. Я говорю, если привелось быть русским подданным, зачем бы уж не родиться эстляндцем, лифляндцем, курляндцем? Все же у них есть какое-то минувшее, на котором опирается настоящее с правами своими. Мы, по пословице французской, между минувшим и будущим жопою на земле”. Как известно, женой Владимира Мономаха была Гита — дочь последнего англосаксонского короля Гарольда, павшего в битве при Гастингсе (1066 год). И вот прямой их потомок видит в 1830 году двух грамотных эстонских старух, поздоровавшихся за руку, — и приходит от этого зрелища в исступление. „Зачем я не родился чухонцем, — восклицает он, — у которого есть какое-то минувшее? Зачем я родился простым русским князем, зачем сижу голой задницей на голой неисторической земле Подмосковья?..” Что-то похожее, не правда ли, встречали мы у Батюшкова, когда этот культурный и тонкий поэт находил „нечеловеческим” церковнославянский язык, называл „плоховатым” — язык русский... Проще всего указать на обусловленность подобных „безумных глаголов” дурным воспитанием, иезуитским влиянием и т. п. Труднее обнаружить в этом безумии какую-то систему».
Максим Кантор. Красное на черном. Беседовал Дмитрий Лисин. — «Русский Журнал», 2010, 15 декабря <http://russ.ru>.
«Есть ощущение, что этот город [Москва] предоставлен сам себе, покинут. Власть предержащие и богачи из него уехали. Кто на Рублевку, кто в Лондон или на испанскую виллу, кто на Тихий океан. Так город становится средством выкачивания денег из населения. Нормальной городской жизни, которая сама для себя является ценностью, — ее нет. Вся прибыль от работы города уходит тем, кто в этом городе не бывает. Это общество трудится и живет для другого общества, которое не здесь. Огромная масса людей функционирует для того, чтобы существовал какой-то параллельный мир, который сюда не заходит, ведь тут воздух дурной, вода опасная, толчея и пробки, а еда наполовину сделана из нефти. Никак нельзя назвать одним словом общество, состоящее из двух параллельных миров. Рано или поздно это рассыплется. Если это положение дел лучше коммунистической модели, то чем? <…> Произошло это очередной раз по той же самой крепостнической модели, по которой всегда развивалась Россия. Население, все еще достаточно обильное, несмотря на демографическую катастрофу, всегда было внутренней колонией для начальства».