Новый Мир (№ 4 2005)

Журнал Новый Мир

Признаться, я одно время с некоторым удивлением относился к тому, что Шилов и Филиппов тратили себя на составление и выпуск тех самых малотиражных аудиокассет, многие из которых и стали “прологами” к представляемым в наших первых обзорах компакт-дискам3. Теперь я понимаю: они надеялись хоть чем-то заполнить — в сознании любителей литературы — пустое пространство между вчерашними виниловыми пластинками в бумажных конвертах и завтрашними CD в пластмассовых футлярах.

И прежде чем начать представлять диски, еще одно воспоминание из не такого уж далекого времени.

Зимой 2001

года Лев Алексеевич принес в переделкинский Дом-музей Корнея Чуковского, которым заведовал с 1996 года, какую-то очередную архивную кассету. Тиражом три штуки.

Я обратил внимание, что имя читающего автора написано на обложке кассеты фломастером от руки. Шилов перехватил мой взгляд и улыбнулся. “Это для раритетности, так интереснее”. Я вгляделся, и у меня, что называется, “перехватило дыхание”. Это было авторское чтение прозаика Юрия Казакова, голос одного из самых любимых моих писателей. Я даже и не знал о том, что голос Казакова существует в природе звукозаписи.

Протерев спиртом воспроизводящую головку кассетника, я бережно взял коробочку с формулировкой “Из коллекции Литературного музея” на корешке и размашистой надписью на обложке “Читает писатель Юрий Казаков”. Вставил в кассетник и нажал “Play”.

Заикающийся, глуховато-стеснительный голос произнес: “„Двое в декабре”. ...Он д-долго ждал ее на вокзале. Был морозный, солнечный день, и ему все н-нравилось: обилие лыжников и скрип свежего снега, который еще н-не успели убрать в Москве. Нравился и он сам…” Я слушал не отрываясь. Минут через десять в чтении возникла крохотная пауза, послышалось чирканье спички о коробок, звук выдыхаемого дыма, и чтение продолжилось. Казалось, писатель находится рядом, в моей комнате.

“Вот работа для сегодняшних звукорежиссеров и телерадиоредакторов, — зло подумал я. — Они бы ему эту вредную привычку живо повытравили”.

…Недавно я услышал необычную реплику. Разглядывая компакт-диски с записями голосов писателей, пробегая глазами аннотации и списки звуковых треков, неизвестный мне “простой человек” — очевидно, тот самый “любитель” — произнес понимающе: “А-а, голоса Шилова. Тогда понятно”.

Вооружившись книгой “Голоса, зазвучавшие вновь”, стопкой виниловых пластинок и полутора десятками малотиражных компакт-кассет, я раскладываю перед собой 10 компакт-дисков, подготовленных, составленных и выпущенных Львом Шиловым (или при его ближайшем участии) за последние годы.

В сегодняшний обзор мы помещаем два из них: записи Бориса Пастернака и звучащее собрание сочинений Льва Толстого, изданное на CD.

Читает Борис Пастернак. Полное собрание звукозаписей авторского чтения. Стихотворения, переводы, эссе. A-ram ltd., Дом-музей Бориса Пастернака. OCD 010. 1996. Made in Sweden. Составитель Л. Шилов, редактор Н. Пастернак.

Самая “старая” пластинка. Скоро этому CD исполнится десять лет. В 2002 году фонограмма диска была переиздана (с реставрационной правкой) компанией “Russian disk” (“Российский диск”).

Здесь 14 треков, представлены записи 1945 — 1950-х годов. В 1989 году ВТПО “Фирма Мелодия” выпустила почти идентичный винил-“гигант” (за исключением “Размышлений о литературе” на немецком и французском языках) — тиражом 10 000 экземпляров. Не указанный

тираж издания 1996-го — это, я думаю, пятая, а то и десятая часть от той цифры. На CD тираж указывают редко.

Впервые знаменитый, “гудящий” голос Пастернака был воспроизведен на легендарной советской пластинке “Говорят писатели” (1965), которую комментировал еще Ираклий Андроников. Там звучало стихотворение “Ночь”, здесь к нему примыкает — из той же записи — “В больнице”.

Для представляемого нами диска Лев Шилов — конечно, не впервые — использовал записи двух шведских славистов, посетивших поэта в 1958 году, и свои собственные находки. В звуковом архиве “Дома актера” отыскались записи с шекспировской конференции 1947 года: с большим азартом и лицедейством Пастернак читает здесь из хроники “Генрих IV”. В одном тбилисском собрании нашлась самая ранняя по времени (1945) запись (перевод стихотворения Н. Бараташвили “Цвет небесный, синий цвет...”). Еще два перевода сохранились почему-то в архиве детского радиоальманаха “Невидимка”, который вел Лев Кассиль.

Интересно, что упомянутая фонограмма выступления о Шекспире с чтением перевода сцен из “Генриха IV” неожиданно обнаружилась Шиловым в фонотеке Всероссийского театрального общества во время безуспешных, как оказалось, поисков записей Михаила Булгакова. “...Я заново переслушал довольно много сохранившихся там тонфолевых дисков, часть которых еще оставалась неаннотированной. Услышал, например, неизвестную запись С. Маршака, голос шекспироведа М. Морозова... И как утешение, как компенсацию за потерянную фонограмму Булгакова воспринял зазвучавший с одного из тонфолей голос самого Бориса Пастернака!”

Жалко, что изданная уже в позднеперестроечное (1996!) время фонограмма оказалась без рискованного когда-то — но важного сегодня — вступления. “Стараясь скрыть волнение за шуткой, [Пастернак] говорит, что, делая перевод, думал „разделить шекспировскую судьбу”, но вышло наоборот: Шекспир в его переводе разделяет судьбу его собственных стихов, эти переводы тоже не печатают”, — пишет в приложенном к CD буклете Шилов. Понадеемся, что следующее издание будет полным.

На этом CD, конечно же, переизданы знаменитые пять стихотворений из “Тетради Юрия Живаго”, записанные известным чтецом С. М. Балашовым — буквально при застолье. Аудиозапись делалась “тайно”, но Л. Ш. говорил, что Пастернак догадывался о находящемся где-то рядом микрофоне — “для истории”. Об этой чувствительности вспоминала и З. Н. Пастернак.

Это, пожалуй, самая “вкусная”, самая живая и неожиданная запись декламации Пастернака. Поэт читает свои стихи и тут же, в процессе чтения, “как бы резвяся и играя” реагирует на них — реагирует интонацией, каким-то беспечным, “пьянящим и пьяным” удивлением от того, в какую живописную музыку сплетаются образы и волнующие повороты сюжетных линий.

Когда шведы записывали “Ночь”, “В больнице” и эссе о Блоке, Пастернак начал свое чтение так, как это было принято делать на радио еще в довоенное время. “Кроме поэта в комнате было только два человека, — пишет Лев Шилов. — Но он знал, что обращается ко многим и многим, в том числе и к будущим поколениям, к нам с вами. И он сказал, как бы выступая по радио: „…У микрофона русский писатель Борис Пастернак…” И вот мы слушаем его”.