Новый Мир (№ 4 2005)
Шрифт:
Каждый день я сталкиваюсь с теми или иными людьми, которые волнуются по поводу цунами в Индийском океане, страстно переживают за пенсионеров-льготников или за судьбу украинской “оранжевой революции”. Кроме прочего, их тревожат судьбы синих китов и амурских тигров, обещанный через 50 тысяч лет ледниковый период и возможная жизнь на спутнике Сатурна — планете Титан. Между тем эти люди не умеют самого малого: выстроить отношения с членами собственной семьи и соседями. Не умеют занять себя в ближайшие пять минут. Всю жизнь ждут великих потрясений, сногсшибательных сюрпризов. Подозреваю, как они удивляются себе в последние полчаса: сморщенное, непослушное тело, хриплое, неуправляемое дыхание, 2 — 3 плохо узнаваемых лица возле кровати, 3 — 4
Всего очень мало. 5 — 6 произведений. 1 — 2 человека. Сегодня это Зеленка и Гройс. А до завтра еще нужно дожить.
WWW-ОБОЗРЕНИЕ СЕРГЕЯ КОСТЫРКО
Предварительные итоги — об интернетовских мемуарах Сергея Кузнецова
Эти заметки спровоцированы содержанием ностальгической, про Интернет 90-х, книги Сергея Кузнецова “Ощупывая слона” (М., “Новое литературное обозрение”, 2004), в которой один из “отцов основателей” сетевой журналистики собрал часть — малую — своих интернет-текстов и написал к ним сегодняшний развернутый комментарий; для меня это возможность продолжить начатый в февральском (прошлого года) WWW-обозрении разговор о смене эпох в русском Интернете.
У книги точное название — Кузнецов отдает себе отчет в неспособности дать некую внятную картину истории русского Интернета хотя бы потому, что сам он представляет своего рода персонификацию описываемого явления. Глупо было бы предъявлять ему, например, претензии в неполноте представленной им картины, — перед нами скорее лирические мемуары, чем историческое исследование. Это ситуация, когда уместно вспомнить высказывание Райх-Раницкого: спрашивать у писателя про его произведения — это все равно, что заводить с птицей речь об орнитологии. Мои заметки тоже будут написаны отчасти в жанре “ощупывая слона”, то есть “к вопросу о некоторых особенностях”.
Главным героем книги автор пытается сделать “мы”, составлявшее интернет-сообщество 90-х, первое и, похоже, последнее в строгом значении этого слова: пространство Интернета расширяется настолько стремительно, что само слово “сообщество” очень быстро потеряло смысл. Но во второй половине 90-х оно означало нечто вполне реальное. Русский Интернет был необыкновенно “персонифицирован”: М. Вербицкий, Е. Горный, А. Грызунова, Линор Горалик, Л. Делицын, А. Лебедев, Р. Лейбов, А. Носик, М. Якубов и другие — имена уже почти легендарные, хотя многие из них остаются и поныне действующими фигурами. (“Нет ничего более естественного для духа русского Интернета середины девяностых, чем это определение темы через автора/издание: сетевая культура — это то, про что пишет „вестник сетевой культуры” Zhurnal.ru, Интернет — то, о чем пишет „Вечерний Интернет”, и так далее. В 1996 — 1997 годах Рунет был адамическим миром, где, ткнув в любой объект, можно было дать ему имя и быть почти уверенным, что оно за объектом закрепится”.) Кузнецов был одним из тех, кто давал имена, и он имеет право говорить от имени определенного поколения интеллектуалов (программистов, филологов, журналистов и писателей), точнее, части его, претендовавшей на роль новой интеллектуальной элиты или как минимум на статус самой продвинутой части этого поколения. Кузнецов пишет историю “своей интернет-тусовки”. О людях, которые делали первые информационные и культурные сайты.
Книга Кузнецова дает возможность увидеть этих людей их собственными глазами. “Мои коллеги, относясь к так называемой богеме, вели себя временами столь разнузданно, что вселяли в меня гордость — вот, мол, насколько девиантна моя референтная группа! За то же я любил и Рунет времен Калашного (это когда основные проекты рождались в компании, собиравшейся на квартире Ицковича в Калашном переулке. — С. К. ) <...> обстановка общего беспредела,
Высказывание это, забавное прежде всего инфантильным, почти подростковым восторгом автора перед “разнузданностью” друзей-соратников, снимает какие-либо подозрения в излишней “девиантности” этой среды, потому как по-настоящему “разнузданный” человек не способен воспринимать разнузданность как экзотику.
Люди эти, действительно “вместе делавшие историю Интернета”, — предприимчивые, энергичные, ответственные трудоголики; тот же Кузнецов появлялся когда-то в Интернете с новыми текстами, как правило, ежедневно, а были периоды, когда писалось по два-три текста в день; Антон Носик выдавал по двадцать страниц в день, это сверх колоссальной организаторской работы.
И еще в процитированном высказывании чувствуется интонация некой завороженности своей миссией, обостренное ощущение избранничества. Знаком этого избранничества была уже причастность к Интернету, самому прогрессивному, самому продвинутому, так сказать, явлению современности. Отсюда уходящее в прошлое самоуважение, с каким употребляются в текстах Кузнецова все эти “юзер”, “модем”, “браузер”, “домен”, “аська” и прочие термины. Это сегодня пятиклассники, обмениваясь дисками с новыми играми, хладнокровно, как слова “магазин”, “уроки”, “лыжи”, произносят “операционная система”, “драйвер”, “загрузка”; да и само понятие Интернет сегодня уже почти встало в ряд с будничным: почта, телеграф, факс, прайс-лист, рекламный проспект, справочник, словарь. А тогда еще была магия в самом жаргоне сетевиков.
Но продолжу цитату: “…собравшиеся демонстрируют именно те черты, которые я люблю в людях, — они одновременно социально успешны и чудовищно асоциальны”. Здесь принципиально важное для автора и его тогдашней среды — асоциальность как социальная установка. То есть мы осваиваем абсолютно новое информационное пространство, которое намерены делать “под себя”. Хозяевами в Интернете будем мы. Никакого давления извне, никаких стереотипов поведения, социальных, нравственных и проч., — полная раскрепощенность.
Пафос раскрепощения стал пафосом поколения 90-х, и время этому как бы благоприятствовало (в романе того же Кузнецова “Серенький волчок” есть точная дата, когда кончилось для того поколения “их время”, — август девяносто восьмого года, и это получилось в его романе убедительно). Период “цветения” того поколения оказался очень коротким, но и необыкновенно плодотворным, переоценить его значение для развития русского Интернета трудно. Собственно, русский Интернет во многом состоял из проектов перечисленных выше людей — сайтов информационных, литературных и, может быть, в первую очередь литературно-дискуссионных. “Интернет был прежде всего электронной почтой и ньюсгруппами, где велись бурные дискуссии <...> Главной идеей тогда было свободное общение, коммуникация. Привлекательность этой идеи в России объяснялась пафосом времен перестройки: свободная информация, отсутствие цензуры, либерализм и гласность...” Сравнивая начало русского Интернета с его сегодняшним состоянием, можно сказать, что то было, может быть, самое культурное почти во всех отношениях время русского Интернета (и самое романтическое, естественно, тут я с авторской интонацией полностью солидарен).
Возвращаясь вместе с автором к тогдашним интернет-проектам, ловишь себя сегодня на простых и даже грубых вопросах. Например, что это было? Какой смысл был в большинстве этих проектов? В чем их содержание? Что определяло их стилистику? А можно еще тупее: это все было всерьез или то была забава, игрушка молодых интеллектуалов?
Да нет, большинство проектов того времени были абсолютно серьезны и действительно значительны. Та же библиотека Максима Мошкова — подобных собраний текстов классической и современной литературы, по свидетельству автора, зарубежный Интернет не имеет. Или, скажем, могучие информационные сайты наподобие “ИнфоАрта”. Или литературные — “Тенёта”, “Арт-Лито”, “Вавилон”, в которых выбраживала сегодняшняя наша литература. И множество подобных.