Новый Мир (№ 4 2007)
Шрифт:
— Мразь, вас ненавидят, ненавидят вас не зря, своих же…
Мужику надоело стоять стоймя, он подошел к школьному забору и облокотился на него. Изредка мужик делал вялые попытки отмахнуться от маленького милиционера, который норовил подпрыгнуть повыше и достать своим кулачком то ли ухо, то ли нос противника.
— Нет, ты скажи, за что ты Серегу? Что тебе Серега наш сделал? Ты что, б… рваная, ты ж не знаешь Серегу!
На этих словах милиционерчику удалось-таки дотянуться до кончика носа мужика. Удар получился легким, но крайне болезненным. Мужик
— Аааааа, ты так, да? Так, да? Так? И тебя все ненавидят, потому что ты сука. Сука, крыса. Тварь! Тебя кончить надо, понял? Чтобы не осталось тебя…
Малыш дошел до противника, но в этот момент враг как-то неловко повернулся и почти нечаянно задел его своей граблищей. Милиционерчик потерял равновесие и упал на асфальт, причем так неудачно, что расшиб себе лоб.
— Ты дерешься, сука, ну дерись, я тебя достану.
Мужику надоело стоять около школьного забора, он сделал несколько шагов в сторону Краснодарской улицы, но о чем-то задумался и на некоторое время застыл в обнимку со светофором. Маленький милиционер ползком двигался к нему.
— Да я тебя сам засажу, никто тебе передач носить не будет. Да, не будет носить, о тебе, тварь, все забудут! Сережку любят все, он быстро выйдет, а ты будь проклят, слышишь, тварь, проклят будешь, мразь! Тварюга.
Милиционерчик дополз до мужика, попытался подняться, используя в качестве опоры штаны противника. Мужик отмахивался медленными и плавными движениями. В результате малышу попало еще и по носу.
— Тварь ты, тварь, мразь, — тявкал малыш, размазывая по своему кукольному личику кровь.
— Двести восемьдесят шестая и подделка документов, — неожиданно подал голос мужик. Развернулся и, пошатываясь, как сонный медведь, пошел к метро. Там, на противоположной стороне Краснодарской улицы, в серой пятиэтажке находится здание Управления собственной безопасности линейных отделов милиции на метрополитене.
Невольничий рынок
Что делать, когда унитаз внезапно дает течь и это все льется на голову несчастной тете Капе? Что делать, когда восьмидесятилетняя Капа в предынфарктном состоянии взбирается на второй этаж и скулит у тебя под дверью, что ее потолок пришел в негодность? Что делать, если ты понимаешь, что шансов нет и ремонт в квартире Капы таки придется делать? Правильно. Ты идешь на невольничий рынок.
На восточной окраине нашего района есть специальное место — “Люблинское поле”. Вообще-то это строительный рынок — огромная территория размером с небольшой средневековый город: дворец — торговый комплекс, дома и домики — павильоны, лачуги — какие-то, что ли, гаражи, в которых торгуют сантехнической мелочью. Под стенами этого города в любое время года стоят люди. В руках у людей таблички: “Сантех, электр, плитка. Недорого”, “Обои, маляр, окна”, “Стекление балконов”, “Газ. и эл. плиты, бытовая техника”. Это рабочие, их можно нанимать для ремонта квартир.
Июльский зной не давал возможности сосредоточиться. Я шла мимо сидящих на корточках
Потом мы долго шли сначала ко мне домой, чтобы оценить масштаб работ и составить список покупок, потом обратно на рынок, чтобы все это купить. Маленькую женщину звали Татьяна, она удивительно ходила: крохотными тяжелыми шажками, чуть вперевалочку, но очень размеренно и быстро — я едва поспевала за ней.
Плюс тридцать пять, а у нее в руках теплая куртка.
— Там у меня в кармане документы, если вдруг машина переедет или милиционеры заберут. Только вы не думайте, я россиянка. Ставропольский край, знаете? Там у рынка молдаване стоят, ну и меня иногда вместе с ними, отпускают потом, конечно, и берут меньше.
Какое-то время разговор не клеился, она все хотела о чем-то спросить, я предлагала темы: деньги — не то, сорт и цвет краски — опять мимо, характер тети Капы — не о том. То есть она слушала, быстро кивала и продолжала с тревогой смотреть на меня.
Потом отважилась-таки:
— А вы телевизор смотрите?
— Смотрю иногда, но редко в последнее время, как-то не до этого…
— А, извините... — очень грустно.
— Ну давайте, когда ко мне придем, я телевизор вам включу. Что, сериал какой?
— Да нет, мне бы новости посмотреть…
— Про что?
— Да вы, наверное, не слышали. Станица Бороздиновская, там что-то неспокойно стало. Недалеко от нас, я все за дочь и маму боюсь. Вдруг к нам опять все придет?
— А что, у вас опасно?
— Ой, да что вы, нет, совсем не опасно. Только иногда по ночам слышно, что стреляют. Мы у начальника части спрашивали, да разве он ответит.
У нас войны-то и не было почти. Всего пять дней. Я цветами на площади торговала, розы уж очень красивые выросли в тот год. Много продала. А когда домой шла, купила ведро огурцов. Огурцы-то мне не были нужны, но дешевые, решила взять на засолку. А когда домой пришла, тут все и началось. А больше, кроме этих огурцов, в доме есть нечего было, так мы и съели это ведро.
У меня в доме журналисты жили. Дом на отшибе стоит. Телефон, конечно, сразу отключили, но ребята мне давали позвонить. Это сейчас у каждого они есть, а тогда как-то хитро было, чуть ли не через штаб соединяли. А у меня в Новосибирске родственники, они до меня никак дозвониться не могли, ребята позвонили, успокоили. Наташа такая хорошая была. Кругом стреляют, мы все на полу лежим, а она все говорила: “Ничего, тетя Таня, вот кончится все это, мы вам новые окна вставим”. Ее убило потом. И еще, помню, из Рейтера журналист был.