Новый мир. № 1, 2004
Шрифт:
Сашка, не глядя на нее, облизнул разбитую в кровь губу.
— Я не хотела до крови… Просто чтоб ты не смел…
— А, черт, — захохотал Сашка. — Нашло на меня, как на пацана… А ты молодец. Не думал, что в Москве такие харбактерные есть…
— А ты что, много москвичек напроверял?
Сашка заржал, будто от удовольствия:
— Не… Это я так, вообще: люблю девчонок!
— Это правильно: бабники — это научно доказано — и живут дольше, и пьют меньше.
— Да? — радостно удивился Сашка. — Это надо будет как-нибудь бабе моей втолковать…
— Кому? — удивилась она.
— Бабе
Она отрицательно покачала головой.
— Ну и отлично, — обрадовался Сашка. — А то я от них устаю, от женатых. Особенно, знаешь, бывают — ручные совсем. Даже вот напьется человек, орлом глядит, песню орет, а ведет его — баба.
— Ну а ты, — полюбопытствовала она, — тоже ручной?
Сашка улыбнулся и лизнул разбитую губу.
— Откуда я знаю? Сама суди…
Она оценила Сашкину хитрость.
— А Шварц?
— Шварц? — Увлекающийся Сашка не заметил поворота в разговоре. — Со Шварцем какая-то история. Ему бы развестись, а он живет. Ему ж ничего, кроме воли, не надо…
Она вспомнила растерянно-нежные глаза Шварца и подумала, что чутье все-таки не обмануло ее и во всей этой истории Сашка не знает одного — как устал Шварц от своей свободы…
За весь день они не встретили ни души. В конце концов она просто задремала под ровное гудение мотора, но тут дорога вывернула на заросшую кустарником кочковатую равнину, и то, что она увидела, чуть не заставило ее вскрикнуть: во весь горизонт над вершинами деревьев вставала громада ледяной горы. На много километров вокруг вся видимая земля устремлялась к ее подножию, утонувшему в глухой тайге, издалека похожей на бурый мох. Из этого мха вырастал исполинский конус — еще выше, к белоснежной вершине, овеваемой холодом неба. Над вершиной, безобидное с виду, зависло облачко пара, напоминая о том, что в недрах горы глухо идет какая-то неведомая работа.
Гора так и не отпустила их от себя. И когда вечером они сели ужинать, спрятав машину в кустах у переправы через большую реку, ее вершина по-прежнему парила над миром, как безмолвный страж. Надо было встать и уйти подальше ото всех, сесть, обернуться камушком, и просто смотреть на эту гору, и впитывать взором, впитывать… Но вперемешку шли мысли о том, какого черта она вообще оказалась здесь, в пропыленной кабине старого грузовика, и кому это было надо — столкнуть их здесь со Шварцем, потом вмешать в дело хромого, протрясти это все полторы сотни километров по бездорожью, обдать жизнерадостным Сашкиным смехом и вывалить наконец на этом берегу, в виду этой горы, с ощущением, что за эти сутки она прожила целую жизнь, хотя ничего, ровным счетом ничего с нею еще не случилось. Причем она понимала, очень слабо еще понимала, что по какому-то большому человеческому счету эта жизнь — она не то чтобы ценнее, но как-то всамделишней всего, пережитого ею самостоятельно до сих пор, за исключением некоторых мгновений детства…
А Юра — тьфу.
А может быть, это и было настоящее, которое она искала? Она ведь не знала, какое оно — настоящее.
Что-то должно было произойти. Она поняла, что к ее чувствам примешивается и страх — именно теперь, когда душа
— Тут вообще место такое… — вдруг, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Сашка.
Она поняла, что ему надоело молчать и он рвется рассказать какую-нибудь историю. Желтый глаз Николая сверкнул огнем, и глухой его голос прокашлял неодобрительно:
— Что за «такое»?
— Оживленное, — уже пустился в рассказ Сашка. — Если и возьмем кого, то тут, на этом броде. В прошлый раз майора Коблева прихватили. Вот это было дело… Голливуд!
Сашка сделал паузу и прикурил от огненной струи лампы.
— Майора этого мы давно ловим. Очень уж, сволочь, браконьерствует. И вот на этом самом месте засекаем — с той стороны реки вездеход. Все как обычно: я за руль, если догонять придется. Двое наших по краям дороги, вперед Шварца с жезлом выпустили. Только его из воды выперло — Андрей его тормозит. Тот по газам! Чудом он Шварца тогда не зацепил. Я мотор завожу, смотрю, кто-то из наших ему на крышу запрыгнул, вцепился, как кошка, и к кабине ползет. Гоню. Но только бесполезно. Он по тундре на гусеницах быстрее меня. Гляжу — блестит в колее. Рыба, мать твою! Рыбу выбрасывают! Жму еще и вдруг — чуть в зад ему не въехал. Выскакиваю — Николай уже наверху сидит, этого гада держит.
Сашка затянулся и эпически сплюнул.
— Оказалось, майор люк задраил, прет себе и прет, ничего с ним не поделаешь. А Коля по морде вездехода сполз и курткой окна ему закрыл. Майор наверх — а Коля его ракетницей по башке. А я солдатика взял, который из кузова рыбкой сорил… Только все равно не засудили его, отмазали вояки. Дело даже завели, штраф хотели им впарить в триста тыщ — а как с гусей вода. Теперь опять он по этим местам шарится. Чуть к ним начальство — они его на заготовки. А сейчас мне точно известно — они начальства ждут…
Она посмотрела на Сашку и впервые, кажется, увидела его каким-то другим взглядом; потом попыталась представить себе своих однокурсников, атакующих вездеход, и поняла, что это не смешно, а даже неприлично отчасти. Но уж они бы нашли, что сказать в свое оправдание. Чего-чего, а слов им всегда хватало!
Она впервые осмелилась обратиться к Николаю:
— А как же вы так смогли — с больной ногой-то?
— Вот так и смог, — обрубил он, не оставляя ей возможности для продолжения разговора.
Шварц встал и хлопнул себя по карманам:
— Ты бы сдерживал, Коля, себя…
Тот промолчал. Сашка достал откуда-то карты и, перетасовав, спросил, явно желая разрядить напряжение:
— Ну что, в «дурачка» сыграем?
Никто не ответил.
— Я по берегу пройду, — сказал Шварц.
Ничуть не расстроившись, Сашка сдал на двоих и, насвистывая под нос какой-то дурацкий мотивчик, тут же выиграл у Николая первую партию.
— Подставляй нос.
Ей неприятно было, что Сашка хлещет по носу проигравшего партнера, а тот терпит, как будто они балбесы какие-то, а не герои.