Новый Мир. № 2, 2000
Шрифт:
— Будет тебе армянский, — пообещал незнакомец, и в этом обещании слышалась угроза.
Мелкий мелко засмеялся, Седой нерешительно поддержал. Печенкин переводил удивленный взгляд с одного на другого и не удержался — засмеялся тоже: открыто, громко, раскатисто. Он долго не мог остановиться, и обитатели сумрачного кабинета уже не рады были, что развеселили званого гостя.
— Это генерал… — представил неизвестного Мелкий. — Специально сегодня из Москвы прилетел…
Владимир Иванович не расслышал фамилию генерала, но его сейчас интересовало другое, и он спросил:
— Какого
— Сегодня, — сухо ответил генерал.
Печенкин вздохнул, резко поднялся, стуча голыми пятками по паркету, подошел к генералу и браво представился:
— Печенкин.
— Печкин, — ответил генерал.
— Где-то я уже слышал эту фамилию… — задумчиво проговорил Печенкин и обратился через плечо к Седому: — Нилыч…
— Не Нилыч, а Василий Нилович! — истерично закричал вдруг Седой. — Василий Нилович!
Печенкин не обиделся, но расстроился.
— Да ты чего, Нилыч? — спросил он. — Сам позвонил: «Приходи, выпьем коньячку», человек вот специально прилетел… сегодня… А сам кричишь…
— Вы, говорят, кино любите смотреть? — вмешался в перебранку генерал.
Владимир Иванович задумчиво склонил голову и ответил:
— Смотря какое…
— Ну, это тебе понравится, — усмешливо проговорил генерал и нажал на пульт стоящей рядом видеодвойки.
Изображение было черно-белым, мутным; чтобы лучше видеть, Печенкин подошел ближе. Там был хрустальный храм, а рядом с ним, у закрытых ворот, стояли трое, они разговаривали — кажется, спорили, — размахивали руками.
— А звук? — спросил Владимир Иванович.
— Звука нет, — ответил из-за спины начальник УФСБ.
— Илюха! — обрадованно воскликнул Печенкин, узнав среди троих сына. — А рядом кто? Где-то я их видел… Кто они?
— Подельники, — мрачно ответил генерал.
— Черножопая и узкопленочный, — добавил Мелкий и засмеялся.
Илья бросил что-то за ворота храма и побежал, за ним поочередно выскочили еще двое.
— Куда это они? — поинтересовался Владимир Иванович.
— Не куда, а откуда. Они храм заминировали, — объяснил генерал.
— Какой храм?
— Тот самый… — ответил генерал.
— Хрустальный, — подсказал Седой.
— Хрустальный, — повторил генерал.
— Зачем? — вяло поинтересовался Печенкин.
Генерал пожал плечами:
— Следствие выяснит.
Экран погас.
— Конец фильма, — прокомментировал Седой.
Печенкин вздохнул, улыбнулся, поежился, потер ладони и обратился ко всем троим:
— Ну что, выпивать-то будем? А то у меня ноги замерзли…
— А ты какой размер обуви носишь? — неожиданно поинтересовался генерал.
— Сорок третий, а что?
Генерал положил на стол папку, а сверху свою руку и, глядя в глаза Печенкину, внимательно и серьезно объяснил:
— Здесь все необходимые документы: полетный сертификат и все такое прочее. В срочном порядке вы должны улететь со своим сыном… — Генерал помолчал и прибавил: —…к гребаной матери…
— Это вы серьезно или шутите? — искренне недоумевая, спросил Печенкин.
— Да куда уж шутить, завтра от этой шутки вся Россия содрогнется, — ответил генерал недовольно.
— Повтори, что сказал! — выкрикнул вдруг Владимир Иванович, ухватив
— Повтори! — яростно потребовал Владимир Иванович.
— Завтра… вся… Россия… — прохрипел генерал, почувствовав, видимо, что иначе Печенкин его не отпустит, но Владимир Иванович не отпускал и снова требовал:
— Повтори…
Налицо было непонимание: Печенкин требовал повторить другое, про мать, а генерал думал, что про Россию. Это не понимали и Седой с Мелким, они вцепились в локти Печенкину, пытаясь разорвать его мертвую хватку, каждый говоря о своем.
— Не Нилыч, а Василий Нилович, — напоминал Седой, а Мелкий жаловался:
— Телевизор раскокали, гляньте вон…
Но Печенкин не желал нечего слышать, кроме одного.
— Повтори! — требовал он снова и снова.
— Завтра… вся… Россия… — послушно хрипел генерал.
Печенкин мог его задушить.
— Повтори…
— Завтра… — Генералу не хватало воздуха, и тогда Мелкий пришел ему на помощь:
— Завтра вся Россия содрогнется!
— Завтра вся Россия содрогнется! — подключился и Седой.
Они топтались вчетвером по важным, видимо, бумагам и потрескивающим деталям телевизора, словно исполняли какой-то странный и страшный мужской танец.
— Завтра вся Россия содрогнется…
— Завтра вся Россия содрогнется…
— Завтра вся Россия содрогнется, — повторил и Печенкин и отпустил вдруг генерала. Тот повертел шеей, откашлялся, поправил пиджак и резко, профессионально ударил Владимира Ивановича в лицо. На подбородок и грудь Печенкина хлынула черная густая кровь. Он наклонился и подставил под нее сложенные лодочкой ладони.
Генерал еще раз поправил пиджак и обратился к Седому:
— У тебя какой размер ноги?
— Сорок первый, — с готовностью ответил Седой.
— А у тебя?
— Тридцать девятый. — Мелкий почему-то испугался.
Генерал махнул рукой, сел на пол и стал расшнуровывать ботинки.
Глава тридцать третья
А Я НОВУЮ ПЕСНЮ СОЧИНИЛА
Все те дни, когда Печенкин-отец безвылазно пропадал на своей работе, Печенкин-сын безвылазно пропадал на своем чердаке. Илье приносили туда еду — вкусную, полезную, разнообразную, но он отказывался, ограничиваясь дедушкиными сухарями и пепси-колой. После попытки самоубийства в молодом человеке проснулась яростная и веселая жажда жизни: он почти не спал и то читал вслух Ленина, то разучивал по дедушкиному песеннику и громко распевал революционные песни, то что-то писал и, смеясь, рвал написанное. Вообще он много смеялся, даже когда Ленина читал. Особенно Илью почему-то веселили слова вождя из работы «Социализм и религия»: «Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным туманом чисто идейно и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом». Это место Илья перечитывал много раз и всегда заливисто хохотал.